Кажется, Белинда потихоньку начала понимать, что к чему. Мужчина в пиджаке ругал как будто ее, а как будто весь человеческий род сразу. И от нее, как от центральной точки на тянущейся в разные стороны паутине, вдруг пошли во всех направлениях искры – цепочки эмоций, вины, понимания. Бог Смерти изрыгал пламя, но как будто учил чему-то важному. И она впервые отодвинула уязвленное самолюбие подальше и принялась слушать. Даже осмелилась прервать:
– Почему здоровьем, уважаемый… Мор?
– Почему? – ее не одернули, что заговорила, не заткнули, не пристыдили. Кажется, дядька в пиджаке наоборот приостыл, продолжил чуть спокойнее. – Да потому что вы не умеете быть искренними в первую очередь с самими собой. А после с остальными. Говорите одно, а думаете другое, обещаете «дать», а сами «берете», потому что вы не умеете думать ни о ком, кроме себя…
Действительно. Здесь она нехотя согласилась – не умеем. А как научиться? Шицу учил – непонятно, Ума учил, да так и не научил. Объяснял Лум – мимо.
– Через страдания вы учитесь, разве неясно? Каждая боль, вами пережитая, учит одному – слезть с трона. А знаешь почему? Потому что там, в вышине, ты всегда один – ни соседей, ни друзей, ни любимых, ни родных. Из-за вашего трона у вас забирают деньги, когда заканчиваются деньги, а вы все еще дураки, забирают здоровье…
– А что же такое «я»? – вдруг качнулась вперед Лин, позабыв, что еще минуту назад ежилась болезненных уколов.
– «Я»? – Мор впервые на ее памяти усмехнулся и даже сделался похожим на человека. – «Я» заканчивается там, где начинаются другие люди, поняла? Не ты.
Она поняла. Может быть. Вроде бы. Но додумать ей не дали.
– А ты пришла сюда с вопросом о своем извечном «Я». «Скажите, пожалуйста, моя королевская персона явилась знать, что мне со своим «я» делать в этой жизни? Ведь должна же быть у такого великого «я» великая цель в жизни?» Так?
– Так, – прошептала почти неслышно. И сделалось вдруг стыдно. Действительно, она пришла сюда из-за себя.
– И из-за таких, как ты «я», мы с Мирой никогда не сможем быть вместе. В ней не будет черного…
– Так ведь это хорошо?
Лин прикусила себе язык, поймав ответный взгляд.
– Хорошо? Ты ведь знаешь, что такое «хорошо», верно? Ты ведь лучше всех это знаешь? Потому что это «ты».
– Простите…
– Я-то прощу. Может быть. Только пока вы не перестанете ставить себя выше других, во мне никогда не появится белого. Ясно?
Ей почему-то было ясно. Может быть, она все забудет, когда проснется, может, не вспомнит ни слова. И про себя уже не спросишь – все и так доходчиво объяснили…
– Так что же делать-то?
– Тебе?
– Нам… – Белинда впервые в жизни спросила за всех – голос хриплый, а внутри уже ворочается понимание чудовищных ошибок, совершенных в прошлом. Оно еще нахлынет, еще прояснится, и придется тогда взглянуть в глаза всем своим «я». И то будет не Лес Духов – хуже.
– Определи свою цель в жизни, Лин, – мягко ответила за Мора женщина в белом. Ступила ближе, опустилась на колени – Белинде сделалось неудобно, что Богиня стоит на коленях.
– Вы не стойте… так,… пожалуйста…
– Стыдно? Нет, не стыдно. Любовь ничего и никогда не стыдится – ни прощения, ни раскаяния, ни быть ниже кого-то, понимаешь? Тогда это Любовь.
– А все остальное – Трон, – наставительно вставили сбоку.
Белинду взяли за руки. Чужие пальцы мягкие, теплые, ласковые; и потекли вдруг по щекам слезы. Зажглась на правой ладони звезда – засияла ярко, отчетливо, красиво.
– Ты ведь из-за нее пришла?
Лин плакала, как ребенок, перед статуей матери Бога.
– Да.
– Хочешь знать, зачем я поставила на тебе знак?
– Пожалуйста, скажите…
– Чтобы однажды ты обрела себя. Чтобы тебя приняли те, кто помогает тебе в этом. Чтобы однажды ты ответила себе на вопрос: для чего и зачем ты живешь?
– А для чего же я живу? Как же мне понять? Что делать?
– Через других обретешь это знание. Когда начнешь заботиться о ком-то помимо себя, когда начнешь находить в этом радость.
Лин не помнила ни того, как уходила из домика, ни того, как проснулась.
Помнила только, что шла назад через лес Духов и никто ее не трогал. Обычная тропка; луна над головой, шорох листьев под подошвами.
К утру показались впереди высокие башни Тин-До.
Глава 5
(Lara Fabian – Je t'aime encore (radio edit))
Сейчас.
– Белинда? – она смотрела на лицо Джона, но не видела его – не замечала. – Мы будем сегодня заниматься?
– Нет.
Первый честный ответ за два последних года (или за всю жизнь?) Почему она никогда не позволяла себе этого – быть честной, даже если это кому-то не нравится? Даже если это не нравится ей самой?
Почему? Хороший вопрос. Отличный вопрос.
Пятница, вечер. Знакомый кабинет с экраном – здесь была лекция в прошлый раз. И этой дверью она после хлопнула, оставив на месте себя недоумение.
– Тебе этого больше не хочется?
– Хочется. Дело не в этом.
– Тогда в чем?
В чем?
В чем.
В том, что она все предыдущие дни до этой самой пятницы думала об одном и том же – почему она забыла прописную истину? Ведь Мастер Шицу, а после и другие ученики твердили ей об одном и том же: чувства нельзя присваивать. Она не понимала. Не понимала, что, присвоенные, они начинают разрушать ее, гнить внутри, превращаться в отходы. «Если ты испытываешь чувство, – говорил Шицу, – его нужно отдать тому, для кого оно родилось. Ведь чувство – это, как пушка. Если она не стреляет вовне…»
…то она стреляет по твоим собственным потрохам.
Сколько Лин выстреливала себе в кишки? В голову, в живот, локти, колени и пах? Через какое время ее настигла бы физическая болезнь? Скоро. А пока не настигла лишь за счет интенсивных тренировок.
Все равно недуга ждать оставалось недолго.
Почему она забыла?
Сколько она любила Джона, но не говорила ему об этом?
– Джон…
Она снова забыла про запрет на произнесение его имени, но человек в серебристой одежде не обиделся – он смотрел на нее пытливо, с беспокойством. Наверное, она закрылась так глубоко, так сильно, что даже он, обладающий сверхнавыками по чтению эмоций, более не мог ее распознать.
«Чувства, как еда… Что станет, если вы навсегда присвоите себе еду?»
Дура. Она начала разлагаться изнутри.
– Я должна Вам кое о чем сказать. Я должна была уже давно, но я… боялась.
С чего начинать? Сейчас ей будет больно.
И поделом…
Но как же страшно – до паники, до дрожи.
«Джон, я Вас люблю?»
Не сможет. Лучше упадет на пол и умрет от стыда с навсегда заклеившимся ртом. Но ведь за этим сюда и пришла – отдать принадлежащее не ей чувство…
– У меня есть кое-что не свое. Ваше.
Взгляд серо-зеленых глаз сделался недоуменным,
