– К вам? – засомневался Нильсон. – Не знаю… удобно ли…
– Боитесь меня скомпрометировать, молодой человек? Напрасно, я уже вышла из этого возраста… Идёмте, идёмте!
Она подхватила гостя под локоток и повлекла к эскалатору. Они спустились на служебный уровень космопорта, миновали глайдерную стоянку, направились к корпусам Исследовательского центра. По пути им то и дело попадались разные знакомые Викке Освальдовны. О чём-то спрашивали, советовались насчёт применения каких-то треллингов, сетовали на застой в шестнадцатом секторе и хвастали прорывом в секторе тридцать девятом. Казалось, что гость и хозяйка никогда не доберутся до жилища ксенопсихолога. Но вот они обошли кубические здания биолабораторий, свернули на дорожку, которая вела к личным коттеджам сотрудников ИЦ.
Викке Освальдовна жила в домике, что стоял на берегу лагуны.
– Ступайте на веранду! – велела Ужусенене. – Там прохладно. Я принесу вам чего-нибудь освежающего…
– Если вас не затруднит, джеймо, пожалуйста, – попросил Нильсон.
– Ни в малейшей степени, – откликнулась хозяйка.
Она исчезла в недрах коттеджа, а Нильсон поднялся на веранду, уселся в плетёное кресло и стал смотреть на Известковый замок, охряной громадой возвышающийся на противоположном берегу.
Было прохладно и тихо, лишь ровный на пределе слышимости гул стоял в воздухе. Нильсон заметил радужное мерцание над лагуной, словно там танцевали мириады крохотных стрекоз. Вернулась Викке Освальдовна, поставила перед гостем бокал с джеймо и снова скрылась в доме. Нильсон взял бокал, пригубил. Вдруг гостю стало не по себе. Кто-то появился у него за спиной, медлительный, неуклюжий даже, но вместе с тем непередаваемо чуждый – не человек и не зверь. Нильсон услыхал хруст ракушечной крошки, которой были посыпаны дорожки на территории ИЦ, и ощутил запах. Скорее приятный… Растительный… Так пахнут лесные ягоды.
Нильсон аккуратно поставил бокал на столик, выскользнул из кресла и повернулся лицом к неведомому.
Перед ним был гарротянин. Огромный, с корову величиной, сухопутный моллюск-мыслитель. Оставляя позади себя быстро подсыхающую полоску слизи, он приближался к веранде. Туловище его студенисто колыхалось, а на передней части, которую весьма условно можно было считать головой, поблёскивал шлем-передатчик мыслительных волн.
– Не бойтесь, Томас, – сказала Ужусенене, появляясь на веранде с подносом, уставленным разнообразной снедью. – Это всего лишь Оскар. Здешний сапиенс. Барух Спиноза и Фридрих Ницше в одном… Что у него там есть?
Гость принуждённо рассмеялся.
– Не знаю, – пробормотал он. – Я не знаток…
Оскар влился на ступеньки веранды, замер у столика, отрастил по обеим сторонам шлема пару усиков-антенн. Запах лесных ягод усилился.
Нильсон протянул к слизню-сапиенсу руку, спросил:
– Можно его погладить?
– Сколько угодно, – откликнулась хозяйка. – Всё равно вы для него лишь плод его воображения.
Гость потрепал гарротянина по загривку, посмотрел на ладонь, она осталась сухой и чистой.
– Надо же… – пробормотал Нильсон, – я думал он холодный и мокрый, а он… словно кота гладишь.
Оскар втянул антенны, протёк между стойками перил, ограждающих веранду, плюхнулся на ракушечник и величаво удалился к лагуне.
– Вероятно, ему пришла в голову неожиданная мысль, – сказала Ужусенене, – и он поплыл её материализовывать…
– Каким же образом? – поинтересовался гость, возвращаясь к столу.
– Видите ли, – произнесла хозяйка академическим тоном, – слизни генерируют чрезвычайно мощное биополе, с его помощью они способны управлять любыми живыми существами…
– Неужто и людьми?!
Викке Освальдовна кивнула.
– И людьми… Но людей они не считают реально существующими, следовательно, всю человеческую деятельность на Гарроте, включая нашу с вами беседу, аборигены полагают капризами своей фантазии. Поэтому чаще всего гарротяне управляют полипами, которые доставляют им микроводоросли, то есть основную пищу слизней, ну и воздвигают эти вот философские замки из собственных известковых скелетов…
– Но ведь Хаякава отрицает взаимосвязь между этими сооружениями и интеллектуальными конструктами гарротян…
Ужусенене посмотрела на него с весёлым изумлением.
– А говорите, не знаток, – сказала она. – Хаякава никогда не был на Гарроте, его собственные мысленные построения гораздо более абстрактны, чем замок моего Оскара… Впрочем, я заболталась… Давайте наконец завтракать.
Слизень, которого эти странные позвоночные именовали Оскаром, выбрался на берег, с лёгкостью преодолел эскарп, вполз во внутренний двор своего замка. Он полюбовался аксиологическими нервюрами, терпеливо возводимыми бесчисленными поколениями рабочих полипов, и вновь обратил свой внутренний взор на двух немоллюсков, скорчившихся над грибовидным наростом. Оскару показалось забавным нарушить их мирную трапезу.
Пожалуй, не помешает разыграть небольшой психологический этюд, подумал он. Допустим, выясняется, что они не те, кем кажутся…
№ 07 «Сандзю»
Горячий густой воздух, пропитанный запахами раздавленной зелени, ржавчины и смерти. Низкое и твёрдое фосфоресцирующее небо. Светлая безлунная ночь, словно заставленная пыльными декорациями. Всё это он помнил. Здесь он провёл дни практикантской юности и годы профессиональной зрелости. Отсюда бежал, гонимый обидой и яростью, жаждой справедливости и желанием узнать о себе правду. Любую, какая ни есть…
Это было давно, так давно, что уже не имело значения, да – и не с ним, в общем.
Не дожидаясь, когда выползет трап, он соскочил в колючую ломкую траву. Пружинящим шагом обошёл корабль. Тишина и покой. Ни одна смертоносная железка не шелохнулась в кустах. Сдохли все железки.
В траве притихли пичуги. Зверьё затаилось. Всех их напугал корабль, с душераздирающим кошачьим мявом материализовавшийся на поляне, прямо напротив опутанной повиликой бетонной глыбы. А может быть, напугал лесных обитателей вовсе не корабль, а он – видящий в темноте, ощущающий биение самого крохотного сердца?
Неподалёку текла большая река. Всё ещё загромождённая ржавым железом, она сбегала с восточного склона гигантской котловины и поднималась по западному. Он спустился к воде, присел на корточки, зачерпнул широкой ладонью, медленно вылил обратно. Вода фонила. Видимо, где-то грунтовые воды размыли склад радиоактивных материалов. Что ж, удивляться не приходится. На про́клятой этой планете не изменилось ничего. Несмотря на возню тех, кто вот уже почти сотню лет пытается сделать эту клоаку хоть немного чище. Смешно вспомнить, но ведь когда-то он был одним из них!
Он выпрямился, оглянулся на корабль. Маленький звездолёт класса «турист» уже слился с окружающим пейзажем. Сработали маскировочные механизмы. Теперь постороннему глазу ни за что не отличить это чудо инопланетной техники от причудливого остова какой-нибудь здешней безжизненной машинерии. Можно было не опасаться, что из зарослей высунется ходячее чучело в клетчатом комбинезоне и влепит в борт заряд гранатомёта.
Потерять корабль не хотелось. И не потому, что он боялся здесь застрять. Не юнец всё-таки, знает, куда пойти и к кому обратиться за помощью, но у него другие планы, требующие полной автономии. Впрочем, спроси его сейчас: какие именно? Не сумеет ответить. Не было у него слов, которыми он мог бы сформулировать свои намерения – только смутно осознаваемая цель и чёткий алгоритм действий. Как у автомата с программой полного цикла. По завершении которой полагается самоликвидироваться. Точнее – в завершение.
Всё – пора!
Он вытер ладонь о скользкую ткань стандартного туристического комбинезона, плавными прыжками
