– Ну что же, товарищ лейтенант, – сказал я ему, изобразив на лице некоторые раздумья. – Мы с тобой люди военные, и приказы надо не обсуждать, а выполнять. Так что бери на броню всех наших убитых и раненых и немедленно отходи.
– А ты?
– А у меня свое начальство и свое задание. Здесь очень важные бумаги, и, раз мы не сможем их быстро вывезти, уж точно не стоит оставлять их союзничкам. Доложишь командованию, что архив мы нашли там, где и предполагали. Только лучше доложи об этом не по радио, а лично. И пусть они там решают, что делать дальше. А я пока что останусь здесь. Подожду. Если начальство сумеет урегулировать этот вопрос с союзничками – пусть подошлют сюда кого-нибудь. Но обязательно скажи им там, что я тут все подготовлю к уничтожению, и, если вдруг появятся англичане или американцы, я немедленно зажгу архив. И постараюсь изобразить, что это сделали немцы. Ну а потом двину к своим, пешим порядком или на какой-нибудь трофейной машине. Их тут много. Хотя, если до темноты союзнички здесь не появятся – может, наши и успеют что-нибудь предпринять. Давай действуй!
С этими словами я снял с плеча и отдал Чемоданову «ППШ» с опустевшим диском. Как-никак казенное имущество.
– Понял, – ответил он и явно на всякий случай спросил: – Может, с тобой кого-нибудь из бойцов оставить?
– Не надо. Если нас тут окажется больше одного, будет очень сложно списать все это на немцев. Вы свое дело сделали честно и на совесть…
– Ну, тогда ни пуха тебе, старшина.
– К черту. Давай, шевелись.
Как оказалось, при штурме замка наш танковый десант потерял четверых бойцов убитыми. Еще шестеро было ранено, в том числе двое тяжело (включая Махняееву). Автоматчики не без труда разместились на броне двух танков, после чего «тридцатьчетверки» лихо развернулись и ушли.
Чемоданов прощально махал мне рукой из люка командирской башенки своей машины, которая шла замыкающей. Остальные автоматчики и танкисты смотрели на меня как-то по-особенному. Похоже, на этой войне они неоднократно видели подобное – например, когда кто-то из друзей-приятелей брал пулемет или «ПТР» и оставался прикрывать отход остальных без всякой надежды на то, что выкарабкается сам.
Я, стоя в воротах замка, махал в ответ лейтенанту. Красная Армия, которая за три с лишним года стала мне почти родной, поднимая пыль, уходила все дальше от меня, причем, скорее всего, навсегда. Ведь оказаться именно здесь и в этот самый момент я, если верить моим «нанимателям», не смогу более никогда. Так что прощайте, воины-освободители…
Я посмотрел на свои наручные часы – с момента окончания боя в замке и до отбытия танков прошло чуть больше получаса. По местному, то есть берлинскому, времени было 15.32.
Если не напорются по дороге на какие-нибудь неприятности в виде все еще желающих пострелять арийских мудаков, через пару часов они точно будут в расположении наших войск. Тут до притока Эльбы, реки Мульде (9-й гвардейский танковый корпус сумел с ходу захватить плацдарм на ее западном берегу только лишь потому, что немцы то ли не смогли, то ли не захотели взорвать здешний, очень основательный мост) всего двадцать верст почти по прямой, и проблем с возвращением у Чемоданова не должно было возникнуть.
Ладно, допустим, всех лишних свидетелей я удачно сбагрил, но что делать дальше?
Раз союзники приближаются, вариант был только один – сжечь тут все и уходить с победой.
Ну, сжечь так сжечь. Но это, как обычно, легко сказать, а вот сделать – увы…
Действуя по стереотипу, я полез искать горючее в машинах. Сунулся туда-сюда и офигел. Блин, все это, конечно, здорово, машин в самом замке и вокруг него вроде бы было много, но вот бензина-то в них не оказалось совсем. Практически у всех арийских таратаек в баках было сухо. Типичная для немцев конца той войны ситуация – получили приказ вывезти архив и поехали выполнять его на последних каплях горючки. Так вот почему расстрелянные во время недавнего боя и раздавленные танками машины упорно не загорались. Тогда становится понятно, куда ехала та цистерна, которую мы по дороге сюда сожгли. Ее явно ждали именно здесь…
Дальнейшие поиски показали, что более-менее заправлен был только один «Кюбельваген», в котором нашлось еще и две полных запасных канистры, – это явно был персональный транспорт какого-то особо запасливого чина, похоже, предусмотревшего все, кроме скорой собственной смерти.
В общем, «за неимением гербовой» я использовал эти самые канистры и торопливо слитое из бака «Кюбеля» в найденные в грузовиках ведра топливо. Проваландался почти час и горючки все равно было маловато, учитывая немереное количество скопившихся тут бумаг. Потом я изрядно побегал туда-сюда по безлюдным этажам замка с ведрами и канистрами, полив, где смог. Упрел настолько, что снял кожанку.
Пока я возился с этими пироманьяческими «забавами», довольно низко над замком прошла пара одномоторных истребителей. Их тип я рассмотреть не успел, но, судя по тому, что они блестели серебром, словно капли ртути, это явно были американцы. Интересно, послали их просто на разведку или летчиков привлек дым от небольшого пожара, который имел место на втором этаже замка после попаданий танковых снарядов, но так толком и не разгорелся?
Теперь главным вопросом для меня было, как и в какой момент поджигать все это хозяйство? Делать это прямо сейчас было вроде бы рано. Да и бегать с факелом или спичками по этажам мне что-то не хотелось. И так уже ног не чувствовал.
Поскольку я особо никуда не торопился, успел прошустрить замок на предмет оружия и прочего. Нашел в одной из легковушек приличный восьмикратный цейсовский бинокль, а из найденных стволов отобрал пару «Штурмгеверов» с десятком снаряженных магазинов к ним, два пулемета «MG-42» с некоторым запасом патронов, а кроме того я обнаружил в замке и машинах «залежи» из двух десятков неиспользованных фаустпатронов, в ящиках и россыпью.
Вообще характерной особенностью весенних боев 1945 года было то, что и мы и союзнички находили
