— Вот, — говорит, — тот, кто тебе нужен.
— Не думала я, что сыщется такой, — отвечает дочка, — но слово свое сдержу.
Назначили они свадьбу на следующий день. А у невесты была любимая ласточка. И прощебетала птичка:
Это вовсе не маркиз.С чертом свел тебя каприз!Но строптивица и ухом не повела. Ласточка трижды пропела свою песенку. Тут девушка ей и говорит:
— Ты, верно, боишься, что я не возьму тебя с собой, когда с мужем уеду. Не тревожься, я с тобой не расстанусь. А пока — помолчи!
Настал день свадьбы. Черт прилетел в карете по воздуху — нарядный, губы золотые, зубы серебряные. С ним — целая свита бесов и ведьм. Разодеты все в пух и прах, точно вельможи.
После венчанья усадил черт молодую в свою летучую карету, и понеслись они по облакам. Гордячка совсем позабыла о ласточке, но та сама полетела следом.
— Куда ты везешь меня, муженек? — всполошилась графская дочка. — Что за дорога, в толк не возьму!
— Не тревожься, женушка, — отвечает черт. — Скоро приедем!
Вот примчались они в замок. Запер черт жену в спальне, а сам в подпол спустился. Там, в огромном котле, уже кипела похлебка. Захохотал черт, да как гаркнет во все горло:
— У меня порядок свой: раз — крепись, два — смирись, три — в похлебку головой!
И принялся изо всех сил колотить в потолок. Затрещали доски — вот-вот проломятся. Несдобровать тогда девушке — того и гляди, в кипяток рухнет!
Вдруг в окно — порх ласточка. Пленница — к ней:
— Твоя правда, милая! Это вовсе не маркиз — с чертом свел меня каприз! Разыщи-ка отца, дай ему знать о моей беде!
Ласточка упорхнула. А черт знай себе в потолок колотит (вот-вот проломит!) — и все выкрикивает:
— У меня порядок свой: раз — крепись, два — смирись, три — в похлебку головой!
Между тем ласточка все графу рассказала, и тот с войском поспешил на выручку. Ворвались они в замок, вызволили девушку, а в спальне куклу оставили. Тут от сильного удара доски как раз проломились, и кукла — бултых в котел.
Черт принялся помешивать варево поварешкой. Помешивает да приговаривает:
Дочка графа, это ложь, —я ведь вовсе не маркиз!Дочка графа, ты умрешь, —с чертом свел тебя каприз!Повторил он это трижды и запустил ложку в котел — проверить, хороша ли похлебка. Глядь, а в котле-то — старая кукла! Понял рогатый, что его провели, прыг в карету — и вместе со свитой прямиком к графскому дворцу. А его там ждут-дожидаются: таких тумаков отведал, что хвост поджал и скорей назад — домой, в преисподнюю!
О жене, которая не хотела есть с мужем
Жили на свете пастух с женой. Бывало, выгонит он с утра в понедельник коз своих на дальнее пастбище, да и не возвращается до субботы. До того бедолага тощ: дунь — переломится, а жена его, как старый дуб — поперек себя шире. А все жалуется:
— Это болезнь у меня такая! Я ж ничего не ем!
И правда, никто не видал, чтоб она ела. Знай себе ноет: «И там болит, и сям колет, и тошно, и муторно, а на еду и глаза бы не глядели!» Слушал, слушал муж ее жалобы, да и забеспокоился. Говорит как-то другу:
— Не знаю, что с женой делать! Не ест она ничего!
— Что-то по ней не видно!
— А я тебе говорю: не ест. То одно у нее болит, то другое. И за стол со мной никогда не садится.
— Я вот что тебе скажу: если корова вместе с быком не ест, значит, не голодная.
— Да нет! Не ест она, пока меня не накормит!
— А после?
— После? Кто ее знает! — засомневался муж.
А друг ему и говорит:
— Я бы на твоем месте быстренько вывел ее на чистую воду!
— А как?
— Вернулся бы да и подсмотрел!
Пришло время пастуху коз на пастбище выгонять. Он и говорит жене:
— Прощай, Мария! Теперь до самой субботы не увидимся! А ты гляди, береги себя, не то заболеешь с голодухи!
— А мне есть и не хочется! Тошно, ноет все внутри! Видно, недолго мне жить осталось, оттого я и расползаюсь, как квашня.
Вывел Хуан своих коз за околицу, а там, как было условлено, друг его поджидал. Погнал приятель коз на пастбище, а Хуан домой воротился, да так, чтоб жена не заметила.
Спрятался за кучей хвороста и стал глядеть во все глаза. А тут как раз дождичек накрапывать стал. Заходит Мария в кухню и говорит:
— Ну и погодка! Самое время супчиком погреться!
Ставит на огонь котелок, хлеб вынимает и вдобавок ветчину режет — три толстенных ломтя. Умяла все, что наготовила, — и хоть бы что. А Хуан сидит, ждет, что дальше будет. И дождался. В полдень отправилась Мария в курятник и чуть не дюжину яиц принесла. Взбила их, зажарила вместе с картошкой и съела всё до крошечки. А под вечер зарезала цыпленка, ощипала и приготовила жаркое — пальчики оближешь! Да еще краюху хлеба вместе с жарким умяла.
Кончила Мария ужинать, и тут-то вылез Хуан из своего тайника:
— Как ты без меня, жена?
— Ох, и напугал! Стряслось что-нибудь? Почему вернулся?
— Да ничего не стряслось! Вижу, погода испортилась. «Дай-ка, — думаю, — вернусь домой, с женой побуду, — может, чем помогу, раз ей нездоровится». А тебе, гляжу, стало получше. Так что помоги-ка мне занести котомки!
— Ты что? Я ж надорвусь! Я тут чуть Богу душу не отдала! С утра ком в горле стоит, голова раскалывается. Круги перед глазами плывут!
— Ладно. Сам справлюсь. А после лекарство тебе дам, что доктор прописал!
— Какое лекарство? Ты разве у доктора был? А почему одежда сухая? Там что, дождь не шел?
— Как не шел! Поначалу меленький такой заморосил — чепуха, вроде супчика! А потом полило — будто ломти ветчины один за другим шлепаются! И не спрячься я под сковородку с яичницей из дюжины яиц, плохо бы мне пришлось, — как цыпленку ощипанному! Но добрался я до лекаря, и прописал он тебе хорошую порку!
Недолго думая, исполнил муж предписание. Задал жене порку, да такую, что у нее и вправду охота поесть пропала. Жаль, ненадолго!
Сорока, лиса и цапля
Жила-была в гнезде на дубу сорока со своими сорочатами. Как-то раз поутру пришла к дубу лиса, и говорит, что с голоду умирает, — пусть, мол, сорока отдаст ей одного птенца.
— Нет, не отдам, — отвечает сорока. — Хочешь есть, сама возьми.
— Не отдашь одного, я дуб хвостом подрублю — гнездо свалится, всех съем, — сказала лиса и ну колотить хвостом по дубовому стволу.
Испугалась
