– А теперь?
Похожий на клерка человечек попятился было, потом заметил крошечный шрам на груди Мэтта:
– Келлер!
– Правильно, – сказал Мэтт, застегивая рубашку.
– Келлер! Будь я проклят! – Чувствовалось, что подобные слова Худ приберегал для чрезвычайных случаев. – Прошло по крайней мере семь лет. Чем занимаешься?
– Залезай.
Худ не заставил предлагать дважды – забрался на соседний табурет еще до того, как посетитель успел его полностью освободить.
– Я изображаю няньку для рудных червей. А ты?
Улыбка Худа внезапно исчезла.
– Э-э… Ты ведь больше не сердишься на меня за этот шрам?
– Нет! – заявил Мэтт вполне искренно. – Я сам виноват. И вообще, это было давно.
Именно так. Мэтт тогда учился в восьмом классе. В тот осенний день Худ зашел в его класс, чтобы одолжить точилку для карандашей. Тогда Мэтт в первый раз увидел Худа – мальчика примерно с него ростом, хотя старше на год, очень нервного старшеклассника. На беду, учитель куда-то вышел. Худ прошествовал вдоль классной комнаты, ни на кого не глядя, заточил карандаш и, обернувшись, обнаружил, что выход отрезан толпой визжащих и прыгающих восьмиклассников. Худу, который был в школе новичком, они должны были казаться ордой каннибалов. Впереди находился Мэтт, машущий стулом; он-то и натравил орду на чужака.
Худ вырвался и убежал в ужасе. Заостренный кончик его карандаша остался в груди Мэтта.
То был один из немногих случаев хулиганства Мэтта. Для него шрам остался позорной меткой.
– Хорошо, – произнес Худ с явным облегчением. – Так ты теперь горняк?
– Да, о чем постоянно сожалею. Проклинаю тот день, когда Земля прислала нам этих змеенышей.
– Но ведь это лучше, чем копать ямы самому.
– Ты так думаешь? Готов прослушать лекцию?
– Секундочку. – Худ героическим жестом осушил свой стакан. – Готов.
– Рудный червь имеет пять дюймов в длину и четверть дюйма в диаметре, получен мутациями из земляного червя. Его перемалывающее отверстие окаймлено маленькими алмазными зубами. Руды металлов он переваривает для удовольствия, но как пищу использует брикеты синтетического вещества, разного для каждой породы – а своя порода червей имеется для каждого металла. Это усложняет дело. На руднике у нас имеется шесть пород, и я должен следить, чтобы каждая имела пищевые брикеты в зоне доступности.
– Но это вроде не так уж и сложно. А они не могут сами искать пищу?
– В теории – конечно. На практике – не всегда. Но это еще не все. Руды расщепляются бактериями в желудке червя. Потом червь выбрасывает зерна металла вокруг пищевого брикета, а мы их сметаем и забираем. Так вот, бактерии дохнут очень легко. А с ними тогда подыхает и червь, потому что металлическая руда забивает его кишки. Другие черви съедают его тело, чтобы извлечь руду. Только в пяти случаях из шести это оказывается не та руда.
– А черви не могут различать друг друга?
– Где им! Они едят не те металлы, они едят не тех червей, они едят не те брикеты; и даже когда они делают все правильно, все равно дохнут в течение десяти дней. Их такими и задумали, потому что их зубы быстро изнашиваются. Предполагалось, что для компенсации они будут размножаться с безумной скоростью, но горькая правда заключается в том, что у них на это не остается времени. Нам каждый раз приходится обращаться к экипажникам за новыми.
– Так экипажники держат вас за яйца.
– Точно. Выставляют цену, какую хотят.
– А не могут ли они подкладывать в некоторые пищевые брикеты не те вещества?
Мэтт изумленно поднял голову:
– Готов спорить, именно это они и делают. Или не докладывают правильные составляющие; они еще и экономят на этом. И само собой, не позволяют нам выращивать собственных червей. А… – Мэтт осекся.
Он столько лет не видел Худа. А экипаж не любит, когда называются имена.
– Время обедать, – сказал Худ.
Они допили пиво и отправились в единственный ресторан в городе. Худа интересовало, что стало с его школьными друзьями; он нелегко сходился с людьми. Мэтт, который знал о многих, удовлетворил его любопытство. Поговорили и о работе. Худ преподавал в школе на Дельте. К удивлению Мэтта, замкнутый паренек стал заядлым рассказчиком. Его суховатый, выверенный тон лишь делал шутки смешнее. Оба они преуспевали и зарабатывали на жизнь достаточно. Настоящей бедности на Плато не было вообще. Экипаж нуждался не в деньгах колонистов, о чем и напомнил Худ за мясным блюдом.
За кофе он сказал:
– Я знаю, где сегодня вечеринка.
– А нас пустят?
– Да.
Мэтт на вечер ничего не планировал, но захотел убедиться:
– Что, правда пускают незваных гостей?
– Такие незваные гости, как ты, там как раз и нужны. Гарри Кейн тебе понравится. Он хозяин.
– Заметано.
Пока ехали вверх, солнце нырнуло за край Плато Гамма. Они оставили велосипеды на заднем дворе. Когда шли ко входу, солнце выглянуло снова: сияющий красный полукруг над вечным морем облаков за краем бездны. Дом Гарри Кейна находился всего в сорока метрах от края. Секунду они наблюдали за меркнущим закатом, потом двинулись к дому.
Это было обширное бунгало почти правильной крестообразной формы с выпуклыми стенами, типичными для архитектурного коралла. Не делалось никаких попыток замаскировать его природу. Мэтт никогда до того не видел некрашеных домов, но должен был согласиться, что дом просто восхитителен. Остатки формирующего пузыря, благодаря которым все здания из архитектурного коралла приобретали характерную выпуклость, были здесь тщательно счищены. Открывшиеся стены были отполированы до розового блеска. Даже после заката дом слабо отсвечивал.
Словно он гордился своим чисто колонистским происхождением.
Архитектурный коралл был еще одним из подарков рамроботов. После генетических манипуляций над обычным морским кораллом он стал самым дешевым строительным материалом. Реальную стоимость имел только пластиковый пузырь, направлявший рост кораллов и удерживавший специальную воздушную взвесь, служившую им пищей. Все колонисты жили в коралловых домах. Даже если бы это разрешалось, немногие строили бы из камня, дерева или кирпичей. Но большинство все же старалось придать жилью немного сходства с домами на плато Альфа. Они пытались подражать экипажу при помощи краски, дерева, металла, псевдокаменной облицовки, сглаживая неизбежные выпуклости шлифовальными кругами.
Но дом Гарри Кейна был вопиюще нетипичен – и днем и ночью.
Как только они открыли дверь, на них обрушился шум. Мэтт подождал, пока его слух приспособится, – привычка, выработанная его предками, когда население Земли достигло девятнадцати миллиардов; хотя этим вечером он находился почти в двенадцати световых годах от нее. За последние четыреста лет землянин, не способный поддерживать разговор под тысячу пьяных голосов, мог бы считать, что он глух как пробка. Соотечественники Мэтта сохранили некоторые из этих привычек. Огромная гостиная была забита, немногочисленные стулья не пользовались спросом.
Помещение было большим, а бар напротив входа – огромным.
– Гарри Кейн, должно быть, частенько устраивает приемы, – прокричал Мэтт.
– Именно! Пойдем со мной, познакомимся!
Пока они пробивались сквозь толпу, Мэтт перехватил
