Над горизонтом появился наш ионный двигатель. Я и глазом моргнуть не успел, как оставленная на орбите часть корабля промчалась яркой звездой и исчезла в тени планеты.
Шло время. Я отправил на перенабивку трубку, в которой выгорел табак.
– Посвети-ка, – подал голос Эрик.
Я встал и включил прожектор на полную мощность. Луч протянулся на милю, оживив белый косматый ландшафт, невероятную зимнюю сказку. Я медленно проделал пируэт, глядя во все глаза, – и увидел!
Даже в такой близи оно походило на тень. А еще на совершенно плоскую, чудовищной величины амебу. А еще на ползущую по льду масляную лужу. Она медленно, натужно взбиралась на азотную гору и всячески старалась увильнуть от моего луча.
– Коллектор! – воскликнул Эрик.
Я поднял прибор над головой и навел его, как телескоп, на вертлявую загадку, давая возможность Эрику увидеть ее через камеру коллектора. Устройство плюнуло в обе стороны огнем, взмыло, унеслось прочь. Теперь им управлял мой напарник.
Через несколько секунд я спросил:
– Возвращаюсь?
– Еще чего! Стой на месте. Я не могу вернуть коллектор на борт. Ты его дождешься и притащишь назад.
Тень-лужа уползла за гребень холма. За ней устремился коллектор. Он набирал высоту, его огненный шлейф уменьшался. Миг – и этот свет тоже скрылся за курганом.
Спустя секунду я услышал тихий возглас Эрика:
– Есть!
Снова появилось яркое пламя, оно стремительно взлетело и по дуге направилось ко мне. Когда коллектор встал рядом на двух реактивных струях, я схватил его за «хвост» и потащил домой.
– Как по маслу, – сообщил Эрик. – Я только черпак задействовал, самую малость отщипнул от бока. Теперь у нас есть десять кубических сантиметров инопланетного мяса.
– Здорово, – отозвался я.
С коллектором под мышкой я по посадочной ноге осторожно поднялся к люку. Эрик впустил меня в шлюзовую камеру.
В блаженном искусственном свете бортового дня я освободился от заиндевелого скафандра.
– Доставь коллектор в лабораторию, – распорядился Эрик. – И не вздумай трогать образец.
Напарник бывает чертовски докучлив.
– У меня мозги имеются, – прорычал я в ответ, – хоть ты их и не видишь.
Мой характер тоже не сахар.
Повисла гулкая тишина; каждый из нас придумывал, как загладить грубость. С этой задачей Эрик справился первым.
– Извини, – сказал он.
– И ты не сердись.
Я покатил коллектор на тележке в лабораторию. Там получил от Эрика дальнейшие инструкции.
– Вот сюда клади, в пустую нишу. «Пастью» вперед. Не спеши закрывать. Поверни коллектор, чтобы встал на направляющие. Вот так. Толкай. Закрывай дверцу. Спасибо, Хоуи, дальше я сам…
За дверцей затарахтело.
– Надо подождать, пока не остынет лаборатория, – сказал Эрик. – Ступай кофейку попей.
– Лучше проверю, все ли у тебя в порядке.
– Кто бы возражал. Давай смажь мои протезы.
Протезы? А что, забавно. Жаль, что не я придумал.
Я нажал кнопку кофеварки, затем открыл большую дверь в передней стене отсека. Эрик смахивал на электрическую сеть, с той лишь разницей, что наверху располагался серый ком мозга. От него и от позвоночника ко всем стенам причудливой формы контейнера из стекла и мягкого пластика тянулись нервы моего напарника – по ним шли сигналы к органам управления кораблем. Что же касается органов управления Эриком (хотя при нем эти слова лучше не произносить), то они были размещены снаружи по бокам контейнера. Размеренно трудится кровяной насос – семьдесят качков в минуту.
– Как я выгляжу? – спросил Эрик.
– Красавчик. На комплимент напрашиваешься?
– Осел! Я еще жив?
– Да, если верить приборам. Но я, пожалуй, немножко тебя остужу.
Сказано – сделано. С тех пор как мы совершили здесь посадку, я постоянно ловил себя на желании поддерживать максимально высокую температуру жидкости Эрика.
– Вроде все остальное в норме, – подытожил я. – Правда, пустеет твой пищевой резервуар.
– Ничего, это последний рейс.
– Да. Прости, Эрик, кофе готов.
Я вышел. Беспокоило меня только одно – «печень» напарника. Слишком уж сложно она устроена, слишком легко может отказать. Если прекратит поставлять сахар в кровь, Эрик умрет. Тогда умру и я, потому что Эрик – это корабль. Если я умру раньше Эрика, он долго не протянет, а перед смертью сойдет с ума от бессонницы. Ему ведь не заснуть, пока я не настрою протезы.
Допивая кофе, я услышал его возглас:
– Обалдеть!
– Что такое? – Я был готов броситься наутек.
– Тут только гелий!
Он был изумлен и возмущен, но не испуган. Я успокоился.
– Хоуи, я определил: это гелий-два. Наш монстр целиком состоит из него. Абсурд!
Сверхтекучая жидкость, способная двигаться вверх по склону? Из гелия-два?
– Абсурд в кубе. Эрик, тормози. Образец не выбрасывай. Проверь на примеси.
– На что проверить?
– На примеси. Мое тело – это оксид водорода с примесями. Если здесь они достаточно сложные, то в совокупности с гелием это может быть живой организм.
– Других веществ тут много, – ответил Эрик, – но мне не определить точно количественный и качественный состав. Надо везти эту тварь на Землю, пока работают наши холодильники.
Я встал:
– Значит, стартуем?
– Стартуем. Было бы неплохо добыть еще один образец, но нет смысла ждать, когда испортится первый.
– Хорошо, пойду пристегнусь. Эрик…
– Да? У нас есть пятнадцать минут, пока не подлетит ионный двигатель. Иди готовься.
– Нет, подожду. Эрик, знаешь, я надеюсь, что оно неживое… что гелий-два именно так и должен себя вести.
– Почему? Неужели не хочешь прославиться, как я?
– Слава – это, конечно, хорошо, но что-то не нравится мне подобная форма жизни. Очень уж она чуждая, холодная. Мыслимое ли дело, чтобы из гелия-два создавались организмы? Такого даже на Плутоне не случилось.
– Вероятно, они кочевники – с первыми проблесками рассвета отползают на ночную сторону. Здешние сутки для этого достаточно длинны. А вообще, ты прав: вряд ли где-нибудь в космосе найдется другая планета с такой
