Эд снова прицелился.
– Можешь. – Китти впилась ногтями в ладонь. – Все ты можешь, если постараешься.
– А, ну, если постараюсь. Да, если постараюсь, я все могу.
Вот что бесит ее, когда он пьян. Говорит пустые слова и ничего толком не воспринимает.
– Прошу, Эдди, – Китти повысила голос, – ради меня.
От удара кия шары разлетелись с сухим треском.
– Пожалуйста, постарайся ради меня, – повторила она.
Наконец Эд выпрямился и обернулся:
– Ради тебя – что угодно. Что именно я должен сделать?
– Я просто хочу, чтобы ты меньше пил.
– Договорились. Это просто. Я буду пить меньше. Что еще? – Это все.
– Ты не хочешь, чтобы я стал лучше как муж? Как отец? Как человек?
– Нет…
Но на него словно накатило нечто, чего Китти раньше не видела, – лицо исказилось, голос стал пронзительно-резким.
– Я такой, какой есть, Китти. Я не могу измениться. Ничего хорошего. Я всегда знал, что ничего хорошего не будет.
– Но, Эд, о чем ты?
– Я не могу стать таким, каким ты хочешь меня видеть. Не могу.
Он трясся, почти крича – не на нее. Китти в ужасе смотрела на мужа. Казалось, некая невидимая сила пыталась сковать его по рукам и ногам, а он отбивался, силясь освободиться.
– Не надо никем становиться, – пролепетала Китти, – правда, правда.
Она попыталась погладить его, чтобы успокоить, но он лишь злобно отшвырнул ее руку:
– Нет! Прочь! Уходи от меня!
– Эдди, пожалуйста!
Китти чувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. Но продолжала злиться. Почему он так себя ведет? И почему во всем виновата она?
Эд схватил полупустой стакан, допил одним махом и протянул жене:
– Хочешь знать, почему я столько пью? Потому что для тебя же лучше, если я пьян.
– Нет! – воскликнула Китти. – Нет, не лучше!
И тут ее гнев прорвался наконец наружу.
– Меня бесит, что ты все время твердишь, будто делаешь это для меня. Ты не для меня это делаешь. Ты делаешь это для себя. Чтобы сбежать. Как трус. А по какому праву? Сам удираешь и все бросаешь на нас. Это нечестно. Неправильно. Чертова зима измотала всех, не только тебя. Хватит уже, господи прости, жалеть себя! Может, ты хоть чуть-чуть возьмешь себя в руки?
Эд молча смотрел на нее, и гнев Китти смягчился.
– Пожалуйста, – добавила она уже мягче.
– Хорошо, – ответил он. – Знаешь, что мне нужно? Воздуха глотнуть. – И стремительно вышел из комнаты.
Китти опустилась в угловое кресло и обхватила себя руками: ее била дрожь. Здесь ее и нашла Памела.
– Смотри! – Она протянула корзинку. – Четыре яйца. – А потом, оглядев холодный, брутальный интерьер, спохватилась. – А где папа?
– Вышел.
– Но снег еще идет.
– Думаю, папу это не пугает.
* * *Вернувшись, Эд тут же начал разводить огонь в камине большого зала – помещение всю зиму держали запертым, чтобы сберечь тепло. К их разговору он не возвращался, напустив вид деловитый и озабоченный: дескать, некогда болтать. Измученная и несчастная, Китти сидела у камина в Дубовой гостиной и думала, как быть дальше.
Подошла Луиза:
– Что такое задумал Эд? Он двигает мебель в зале.
– Понятия не имею, – ответила Китти. – Мы немного поругались.
– О, мы с Джорджем постоянно ругаемся, – успокоила Луиза. – Женатым можно.
– Мне это не нравится, – нахмурилась Китти. – Мне страшно.
Тут появился и сам Эд.
– Я хочу тебе кое-что показать, – сказал он Китти.
Она последовала за ним по коридору и прихожую в зал. В камине весело пылал огонь, на столиках сияли свечи, отбрасывая мягкий свет на алую ткань обоев. Эд сдвинул диваны и кресла в угол и закатал ковер. На столе у двери стоял патефон.
– Что это, Эд?
Ставни на высоких окнах были открыты, и белый свет, льющийся снаружи, странно контрастировал с янтарным сиянием камина и свечей.
– Наш бальный зал, – объяснил Эд.
Он крутанул ручку, и пластинка начала вращаться. Затем опустил звукосниматель. Комнату заполнила танцевальная мелодия.
– Потанцуем? – пригласил он.
Китти подала ему руку, он обнял ее за талию. И они двинулись, кружа по паркету и прижимаясь друг к другу, а высокий и чистый тенор выводил немудрящие слова:
Если не любовь,Что тогда со мной?Что лишает словИ крадет покой?Эд и Китти медленно скользили по кругу от окон до камина. Китти опустила голову мужу на плечо и, ощутив щекой его дыхание, чуть не заплакала.
Отчего во мнеВсе теперь дрожит?Что сжигает сердце в безумном огне,Голову кружит?Он наклонился к ее губам, продолжая танцевать. Когда Китти вновь подняла глаза, то увидела улыбающуюся Луизу, стоящую в дверях рядом с Памелой.
Если не любовь,То зачем бы вдругИмя вновь и вновьЯ твое повторял, нежный друг?Твердо знаю я,Веря и любя:Не любил никтоТак, как я тебяЛюблю.[17]Песня закончилась, и они замерли у камина.
– Моя пластинка, «Инк Спотс», – сказала Луиза. – Люблю ее.
– Но зачем вы танцуете? – спросила Памела.
– Папа захотел.
– Хочу танцевать, – потребовала Памела.
Эд снова пустил пластинку и танцевал с Памелой. Малышка, наморщив лоб, старалась не отставать. Одну руку Эд положил дочери на плечо, другой держал за руку и глядел вниз, опасаясь наступить ей на ногу. Он вел партнершу с мрачной осторожностью. И Китти чувствовала еще большую любовь и нежность, чем когда она сама танцевала с Эдом. Он ничего не сказал об их размолвке, но ничего и не нужно было говорить.
* * *Самый сильный снегопад случился под конец зимы, в первый вторник марта. Метель бушевала и день и ночь, до самой среды. И снова деревенские мужчины, кто на тракторе, кто с лопатами, отправились расчищать дороги, беспрестанно ругая погоду. Но с началом следующей недели внезапно пришла оттепель. Воздух чуть прогрелся, и опостылевший снег начал таять.
Эд отправился в Лондон, едва пошли поезда. Когда он уезжал, холмы Даунс были еще белыми. Потом на несколько дней зарядили дожди, и остатки снега, оголяя серую землю, обратились в лужи.
Вернувшийся к работе почтальон принес письмо от Ларри.
Я принял приглашение Маунтбеттена и поехал в Индию! Когда вы это прочтете, я буду уже в пути. Я не совсем уверен, как мне жить дальше, но сейчас, кажется, самое время уехать из Англии. Как обустроюсь, напишу и обо всем расскажу. Надеюсь, все вы благополучно пережили эту ужасную зиму и, когда мы снова встретимся, над Сассексом будет сиять солнце.
Часть третья
Независимость
1947–1948
26
Вице-король и его команда добирались до Индии на двух «Авро-Йорках». Второй самолет, на борту которого находился глава администрации лорд Исмей по прозвищу Мопс и большинство новых сотрудников, включая Ларри Корнфорда, летел дольше, делая ночные остановки на Мальте, в Фай-еде и в Карачи. По пути Исмей и Эрик Мьевилль, глава дипломатического представительства, открыто обсуждали предстоящие трудности.
– Дики не хотелось туда лететь, – говорил Мопс Исмей. – Индийцы настроены против него. И нас всех наверняка перестреляют. – Он замолчал, а потом добавил, заметив, что разговор пошел не в то русло: – Не волнуйся, Дики из ребят, рожденных под счастливой звездой. Люблю работать на везунчиков.
Трехдневный перелет до Карачи измотал
