— Хто ты есь такой?
— Я Еруслан Лазаревич!
— Если бы жив был Еруслан, мы бы здесь не сидели. Если ты живой, то достань нам три пузыря живой и мертвой воды и глазной из Подсолнешного Града.
Еруслан круто своего коня повернул к Елены Прекрасной, не говорит с ей, берет три пузыря воды, отъезжает от ей, приежает в Картаусово царсьво, замков не ломает, подпирает-поднимает темницу:
— Здраствуйти все! Я — Еруслан Лазаревич!
— Если ты Еруслан, можешь-ле ты зренье дать?
Сейчас одново боhатыря помазал, один по одново и все сделались светлы.
Їх рассадили всех в палаты белокаменны.
— А я поеду в Орду проклятую, окручу я ей!
Поехал он к Орды проклятое, — силы выстроено, цислу-смету нет.
— Што мне? Как? С краю брать?
Были у них тут подкопы. У валился он, повода шелковы оборвались, конь ускочил, а он упал. На то была проклятая Орда доспешна, опутали ево, в шолковы опутинки, повезли ево в темницю.
Данило Белой узнал, што Еруслан Лазаревич в несцясьи упал в глубоку яму Орды проклятой, передал весь любезному сыну Михаилу, што твой отець упал в яму глубокую, сидит в темници. Доспешно Михаил Ерусланович седлал добра коня, надевал латы буевые, брал палицю буевую, саблю востру, копье долгомерное, простился с дедушком и матерью и отправилсе в цисто поле, hде Орда проклятая. Поехал он їм по боку, не дал їм вестей никаких. Приежжает он в Картаусово царсьво.
— Был-ле у вас Еруслан Лазаревич в гостях?
Царь Картаус отвечает малому вьюноше, што был у нас Еруслан Лазаревич, поехал побить Орду проклятую, штоб она не наступала на осударсьво, и теперь воротяты нет.
Не замешкал Михаил Ерусланович поехать спроведывать Орду проклятую и возлюбленного своего батюшка. И приехал к Орды проклятой. Она выставлена. Не посмел поехать в толщу-матицу, а поехал стороной и приежжает в темницю. Не было стражи у темници никакой, ни приворотников, ни придверников.
Сошел Михаил с добра коня.
— Как буду замки ломать? Буду, как батюшко, поступать!
Прижал правым плечем, подпоры поставил. Зашел в темницю, поздоровалсе.
— Здрасвуй, батюшко Еруслан Лазаревич!
— А хто ты такой, как ты меня можешь знать по їмени.
— Как я тебя не буду звать, величать, когда я тебе возлюбленной сын.
— Есь у тебя булатной нож?
Выхватил Михаил Ерусланович булатной нож, обрезал все толковы опутники, взелись они за руки и повелись из темницы, сели на добрых коней и поехали в цисто поле на широко раздолье. И стали они дума думать.
Еруслан Лазаревич говорит:
— Я поеду в Картаусово царсьво на отдох, а ты куда хошь.
Михаил отвечал возлюбленному отцю:
— Поеду жа к Орды проклятой, побратаюсь.
Еруслан Лазаревич сыну Михаилу наказывал:
— Не езди в толщу-матицю. Оборвутся у тебя толковы опутинки, упадешь так жа, как я.
Михаил слушал отця, не ехал он в толщу-матицю, брал Орду проклятую с конца и с краю. А потом поворотил своего добра коня в толщу-матицю:
— Мне-ка мало стало косить!
И поехал толщей-матицей, скоцил в їхни мины, оборвались его опутинки…
Они тут срубили ему буйну голову.
Сказка всем очень понравилась. Некоторые припомнили, что когда-то от кого-то слыхали, да не запомнили. Московка радовалась и очень благодарила деда: сказка, мол, редкая, а он так хорошо ее рассказал.
— Отчетисто! — заявил Скоморох.
Дедушко молча взялся за плетение, но все же самодовольно ухмыльнулся, а в глазах мелькнуло: «Вы, нынешние, нут-ка!»
А у Махоньки давно уже светились глазки. Она отдохнула, и ее съедало нетерпение. Московка знала, что она уже мучается: если бы все сейчас чудесно исчезли, она бы стала рассказывать и петь стенам. Даже не осведомляясь, желают ли ее слушать, Махонька сразу начала.
22. Принéтой
Бывало живало в одной деревни вдова, у вдовы был сын. Они жили, сын экой стал порядочьной, годов петнадцати. Он говорит:
— Што же, мамаша, мы живем одни. Я пойду наживать тебе мужа и себе отця.
И пошел. Идет мимо город и стретил человека. Человек говорит:
— Куда, молодець, пошел?
— Пошел я себе отця наживать, матери мужа.
— Возьми меня.
— Ну, пойдем.
Пошли мимо рынок, купил їйце. Пришли домой.
— Ставь, матка їсь.
Она поставила, вот и стали їсь.
Он вынес їйце и говорит:
— Коли ты мне отець, матери муж… режь їйце.
Он разрезал пополам: одну половину себе, другу — матери отдал.
— Ну, ты мне не отець, а матери не муж и уходи от нас.
Сам пошел. Опеть человека стретил.
— Куда, молодець, пошел?
— Пошел я себе отця наживать, матери мужа.
— Возьми меня.
— Ну, пойдем.
Пошли мимо рынок, молодець опеть купил їйце. Пришли домой и этому человеку їйце подал с таким словом:
— Коли ты мне отець, матери муж, — режь їйце.
Он разрезал на трое: одну часть себе, другу матери, третью сыну подал.
— Ну, ты мне не отець, матери — не муж, уходи от нас.
И пошел сам. Стретил человека опеть.
— Куда, молодець, идешь?
— Иду себе отця наживать, матери — мужа.
— Возьми меня.
— Давай, пойдем.
Шли мимо рынок, молодець опеть їйце купил.
Домой пришли и этому человеку їйце подал с таким же словом.
Он взел разрезал четверо: одну половину взял себе, другу матери подал, третью — молодцу, а четверту в экономию на божницю положил.
— Ну, оставайсе, будь мне отець, матери муж.
Стали жить хорошо. Иметь стали торговлю, заторговали. Сын стал в возрасти, набрали товаров и пошли заграницю.
Приходят в один город. Стали торговать очень хорошо. Сын отправился в город. В этом городе царь клик кличет, барабан бьет трелогу: «Хто може с моей царевной ночь переспать, тому полжитья, полбытья. После моего быванья царем на царсьво».
Молодец и сказал:
— Я просплю.
Его захватила полиция. Он сказал:
— Я ешше у отця спрошусь.
Вот приходит к отцю.
— Я, отець, взялса с царевной ноць переспать.
— Ну, как ты будешь спать с ней? Она ведь мертва. Отрав — лёная. Она живет в церкви, в гробу. Кажну ноць їс по целовеку. Поди ты купи салтырь, купи свещу, да купи скрыпку и зайди в церковь. Салтырь процитай, скрыпку проиграй, да за праву руку, за їкону божьей матери стань.
Как отець сказал, он так и сделал. Свещу затеплил, салтырь процитал, скрыпку проиграл, по праву руку їконьї божьей матери стал. Как полночь стало, она и вышла.
Забегала по церкви:
Спасибо тебе, батюшко, Спасибо тебе, матушка! То-то послали молодого, То-то послали веселого, Чельни сутоцки не
