– Ничего получилась! – тоном знатока сказал Затычка, придирчиво осмотрев цепь.
– Сам ты ничего, здорово получилась! – заметил Полосатик.
Пробой молчал.
Он долго рассматривал цепь, а потом вдруг сказал:
– У меня в голове чудно как-то. Еще вчера мы с дедушкой ее собирали, чистили, полировали, она была нашим творением, я знаю каждое ее звено на ощупь, с закрытыми глазами определю, но теперь она какая- то чужая, словно я и не имею к ней отношения. Странно…
Данюшки даже не нашлись, что сказать в ответ.
Когда же они, вдоволь налюбовавшись шпагами, костюмами и цепью вышли на улицу, перед Собранием уже стояло примерно раз в десять больше народу, чем было, когда они вошли.
Королевский Герольд на Ристалищном Поле продолжал свой рассказ…
А мысль у Затычки была простая, но гениальная: чтобы донести поэму до народа, раз состязание вагантов уже прошло, надо написать ее крупными буквами на больших, как афиши, листах и развесить в людном месте.
Листы у Затычки были!
Друзья специально ходили в Печатный Двор, где делали книги, учебники, афиши выступлений и все такое прочее, в обмен на чистку помещения им разрешалось забирать бракованные афиши, на оборотной стороне которых было так удобно чертить поля сражений для игрушечных меченосцев и копейщиков.
Теперь же Затычка без колебаний решил пожертвовать свой многолетний запас на поэму.
Вооружившись кистью, которой мама недавно красила окна и красной краской, оставшейся еще с того дня, когда Затычка решил перекрасить крыльцо учительнице географии госпоже Колизе, чтобы она не смогла выйти из дома и не провела бы контрольную, как грозилась. (Именно к р а с н о й краской Затычка решил воспользоваться для того, чтобы даже рассеянная госпожа Колиза заметила, что с ее крыльцом произошли изменения.)
План был дерзок и великолепен, но его сгубила одна глупая мелочь. Накануне контрольной госпожа Колиза забыла свои очки в сумочке. Это была еще не беда, бедой было то, что сумочку она забыла в школе.
Поэтому утром она вышла из дома без очков. Ничего не заметив, прошлась прямо по середине щедро измазанного краской крыльца. И даже не прилипла!
Оставляя за собой жуткие красные следы, ничего не подозревающая госпожа Колиза благополучно пришла в школу. И контрольная работа, как это ни печально, увы, состоялась.
Сейчас остатки краски пришлись очень кстати и Затычка надеялся, что их будет ждать совсем другая судьба.
Разложив афиши на полу чистой стороной вверх, он окунул кисть в краску и решительно вывел первое слово.
Работа закипела.
Буквы ложились на бумагу не совсем ровно – проводить лишние строчки Затычка не стал. У левого края листа они располагались широко и привольно, к правому начинали тесниться и дышать друг другу в затылок.
Но Затычка на это не обращал внимания. Склонив голову набок, он упоенно выписывал слова. Красные буквы просто горели на бумаге.
“Красота!” – довольно думал Затычка, размашисто водя кистью по листам.
Коварный враг
Вцепился в стяг,
А Хромис раз
Ему – и в глаз!
Презренный тать
Решил удрать,
Прикрывши враз,
Заплывший глаз -
За шагом шаг
Залез в овраг!
Продекламировал он гордо вслух самый, на его взгляд, удачный эпизод.
Пачка чистых афиш уменьшалась на глазах.
Поэма приобрела наглядный размах и толщину.
Одно его смущало: где лучше столкнуть горожан Акватики и свое бессмертное творение?
И тут его в очередной раз осенило, – Затычка даже поразился собственной сообразительности.
“Лучшее место сейчас в Городе – это Круглая Площадь, – думал он. – Народ валит валом в Собрание Древностей и Чудесностей. И тут уж мимо моей поэмы они никак не пройдут!”
Затычка поставил заключительный жирный восклицательный знак и стал одеваться.
“Прочтут, – неслись бурным потоком мысли у него в голове, – поразятся, восхитятся, станут спрашивать друг у друга, кто же такое смог написать, будут плечами пожимать в полном недоумении и вообще будут поражены и растеряны. И тут выйду я и скромно скажу: “Это моя поэма!” Вот лица у всех будут!”
Затычка чуть не подпрыгивал от нетерпения на месте, так ему хотелось поскорее попасть на Круглую Площадь, но даже полностью одевшись, идти он пока еще не мог: не все листы успели высохнуть, на некоторых краска еще пачкалась.
Нетерпение его чуть не сгубило: от шума проснулась в соседней комнате бабушка, которой стало очень даже интересно, что за грохот стоит в комнате внука.
Пришлось Затычке срочно прыгать, как есть, одетым, в постель, закрыться одеялом с головой и притвориться спящим.
Бабушка вошла, постояла у его кровати, поправила одеяло и, ничего не заподозрив, вышла.
Затычка вскочил, собрал листы, открыл окно и давно натоптанной дорогой покинул дом.
Луна светила ярко и было почти светло.
Затычка недовольно морщился – ему хотелось, чтобы было потемнее. Но луна не считалась с его мнением и упорно светила во всю свою лунную мощь.
На карусель посреди Круглой Площади был натянут серый парусиновый тент. Холодно поблескивала в свете луны ограждающая ее металлическая решетка.
На решетку Затычка и принялся лепить свои листы.
Дело шло бойко, стопа листов уменьшалась и свободного места на ограде становилось все меньше и меньше.
“Странное чувство, – думал Затычка, – быть в пяти минутах от славы…”
Полосатику в ту ночь тоже не спалось: отец не вернулся домой из Ньямагола.
Конечно, особого повода для беспокойства еще не было. Ему могли наполнить сумку грамотами больше обычного и он, рассчитывая свои силы на изменившийся вес, мог разбить путь на два дня, заночевать на станции для Гонцов и прибежать в Акватику завтра. А может быть в Ньямаголе просто не успели подготовить какую-нибудь важную грамоту и отец ждет ее.
Да мало ли какие причины могли задержать! Один день задержки Гонца еще не основание для паники…
Но Полосатик все равно не спал.
Он снял с куска простыни на стене фигурку Стального Мотылька и оставил там только Забияку и Северного Ветра. Подумав, он укрепил фигурки друг напротив друга так, чтобы шпаги их скрестились.
Ему вспомнился полуфинал, та радость, которую он испытал после победы Забияки и то сожаление, когда вернувшись домой узнал, что отца еще нет в Городе и, следовательно, боя он не видел.
Даже самого себя убеждая, что просто припозднился, занимаясь домашними делами, Полосатик на самом деле чутко вслушивался в ночь за окном, надеясь услышать легкие шаги отца.
И когда кто-нибудь подходил к дому, он выглядывал в окно, но все это было не то.
Шел Улицей Гонцов к себе усталый булочник, весь вечер заводивший тесто для утренних булочек с маком, изюмом и корицей. Возвращались из Цитадели Гонцы. Прошел школьный сторож.
