IX
Тропический балет
Человек вообще недалеко ушел от обезьяны. Теперь я в этом наглядно убедился. Мне было ясно, что Суарес, ради нашего спасения, сознательно идет на гибель, но чувство глубокой жалости к нему почти мгновенно у меня сменилось взрывом чисто животного восторга…
Набрасывая эти строки, я уж вижу, как читатель пренебрежительно пожмет плечами и мысленно употребит по моему адресу какое-либо нелестное сравнение. И пусть!.. Не переживавшие таких моментов люди не в состоянии меня понять, но я пишу не сказку и изображаю действительность такой, как она была.
Единственное, что меня утешает в данную минуту — это сознание того, что все мои товарищи по плену ничуть не лучше реагировали на безрассудный поступок Суареса. Они даже не скрывали своей мысли, что он обязан был пожертвовать собой для общего спасения, и шестидесятилетний старец Педро не постеснялся ему это высказать в глаза.
— Я вас прощаю, caballero! — с апломбом заявил он. — Прощаю ваши обидные слова и то, что вы вовлекли нас в это дело… Вы поступили, как hidalgo и мужчина, и можете спокойно умереть…
Родриго, насмешливо прищурившись, взглянул на старика, но не сказал ни слова.
Впрочем, мы бы и не могли его услышать… Невероятно дикий вой пронесся над поселком. Индейцы, столпившиеся подле трупа, так и шарахнулись по разным направлением. Через минуту большая часть их стремительно неслась к ложбине, а остающиеся на площадке с угрозами и криком набросились на нас…
Над головами их сверкнули ружейные стволы и лезвия ножей.
Аннита прижалась ко мне, дрожа всем телом.
Толпа ревела, бесновалась, но дальше этого не шла…
Я ничего не понимал.
— Ах, черт возьми! — воскликнул вдруг Родриго.
Все мы мгновенно обернулись на этот возглас…
— Пачеко!.. Он убежал. Caramba!
Теперь все было ясно. Воспользовавшись тем, что общее внимание индейцев было привлечено неожиданной гибелью изменника-проводника, Пачеко отделился от нашей группы и, никем не замеченный, исчез.
Дон Педро ликовал:
— Ай да сынок!.. Ведь ловко это он! Не правда ли, сеньоры?
— Чего уж лучше! Собственнолично вас всех приговорил к казни…
Сказал это сразу осунувшийся, смертельно побледневший Суарес.
— Конечно, — продолжал он, отвечая на наши недоумевающие взгляды. — Своим побегом он ясно доказал, что чувствует себя неправым и не убежден в великодушии индейцев. Из жертвы моего чудовищного вероломства он сразу превратился в сознательного соучастника преступного похода. Теперь они узнали его карты и, по аналогии, решат, что ту же игру вели и остальные. Я понапрасну распинался перед этим старым дураком в фланелевой порфире, — Пачеко вконец разрушил мои планы…
Оскорбленный в своей отцовской гордости, старик хотел что-то ответить, но было уже поздно…
Десятки дикарей вцепились в нас, как кошки, и силой потащили в глубь поселка. Перед глазами у меня мелькнули распустившиеся волосы Анниты, упавшие на обнаженное в борьбе плечо. Я сделал отчаянную попытку, чтобы вырваться из обхвативших меня лап, но безуспешно…
Через минуту какой-то темный полог закрыл от меня небо, и я тяжело грохнулся на землю. Слышен был удаляющийся топот ног и возбужденные возгласы индейцев…
— Не вы ли, Мигуэль?
— Родриго!..
— Вставайте-ка скорее, — нужно привести в чувство сеньориту!
Я, как безумный, бросился на голос…
В углу просторной хижины виднелась коленопреклоненная фигура Суареса, державшего в своих объятиях лишившуюся сознания Анниту. Я опустился рядом и, трепеща от страха, расстегнул в нескольких местах разорванную куртку. Сравнительно прохладный воздух обвеял тело девушки; она вздохнула, глаза раскрылись, и Аннита недоумевающе взглянула на наши встревоженные лица.
— Где мы?..
— В тюремной камере Сан-Бласа… — и, опустив девушку мне на колени, Суарес поднялся во весь рост. — В гигиеническом отношении она примерна… Какой простор, какая масса воздуха и света!
Он подошел к деревянной решетке, заменявшей двери, и оставался там несколько минут, пока Аннита приводила в порядок свои косы и костюм. Я продолжал сидеть, не шевелясь, и тупо смотрел в землю.
Родриго возвратился.
— Но где же все другие?! — воскликнула она. — Что будет с нами?
— На первое я вам могу ответить… Конечно, заперты в такой же хижине, как эта; быть может, даже рядом с ней. Ну, а второе известно только Богу.
— Родриго, скажите правду: ведь мы умрем?
— Все люди смертны…
— Сеньор, я не ребенок! Говорите прямо…
— К несчастью, да! Я больше не надеюсь на собственные силы…
— Благодарю вас! — и Аннита тоскливо посмотрела на золотое, гладкое кольцо, каким-то чудом оставшееся по-прежнему на ее ручке.
— Бедная девочка! — дрогнувшим голосом шепнул мне Суарес. — Я знаю эти кольца, — полые, наполненные ядом. Следите, Мигуэль, чтобы она прежде времени не соблазнилась возможностью мгновенной смерти. Средство решительное, — нужно его оставить на конец! Правда, рассчитывать нам не на что, но все же… Бывают случаи, когда и мертвые выходят из гробов…
Последние слова он произнес гораздо громче, с явной целью, чтобы их услышала Аннита.
Но девушка печально улыбнулась и только молча покачала головой…
Я понимал ее… Конечно, летаргия — не смерть, и даже погребенные в ней люди могут пережить своих не в меру поторопившихся друзей, если их своевременно высвободят из могилы, но никогда мне еще не приходилось слышать, чтобы воскрес кто-либо сожженный на костре или замученный у столба пыток.
Нас ожидала казнь… Какая — мы не знали и, разумеется, не будем знать вплоть до последнего момента, хотя ее подготовительная часть — внутренняя пытка, пытка духа, для нас уж наступила…
Индейцы это, по-видимому, прекрасно понимали. По крайней мере, стража, поставленная у дверей, делала вид, что совершенно нас не замечает. Все наши попытки добиться от этих церберов хотя бы намека на характер неизбежной казни не приводили ровно ни к чему…
Но я, кажется, ошибся и употребил слово «наши»… Вернее сказать, Анниты и мои, так как Родриго был неспособен на такую слабость. Сначала он даже нас старался удержать от этих унизительных, по его мнению, разговоров, но, убедившись в бесплодности своих усилий, предоставил нам полную свободу.
Мы широко воспользовались ею и, в результате, принуждены были сознаться, что Суарес избрал благую участь…
Он растянулся во весь рост на земляном полу, лицом к овальному отверстию в покатой крыше, через которое виднелся клочок неба, и что-то
