Я в это время способен был заинтересоваться малейшим пустяком. Пусть это странно, непонятно, но сам факт я утверждаю. Быть может, мне чисто инстинктивно хотелось изменить ход моих мыслей и неотвязную идею казни заставить стушеваться перед какой-либо другой — не знаю, но так или иначе, а я внимательно стал вслушиваться в причудливый мотив романса:
Siempre me va Usted diciendo Que se muere Usted por mi…О, Боже!.. Ведь это пела и Аннита в день нашей первой встречи с нею. Пыльные улицы Колона, «arrabal del сampo santo», тенистый патио и плеск фонтана… Как живо все это встало предо мной, как близко это все и как недостижимо! Четыре дня прошло с тех пор… Четыре дня — и сколько перемен за это время!..
Мне стало жаль себя до слез, до боли!.. Жаль бестолково загубленного счастья, которое я уж считал осуществимым… Хотелось жить, хотелось страстно, как никогда ни раньше, ни потом!
Я чувствовал, что задыхаюсь… Еще немного — и я не знаю, что сталось бы с моей бедной головой, но тут чья-то рука спокойно легла мне на плечо, и я услышал голос Суареса:
— Ну, полноте, дружище! Рассудок потерять недолго, а он вам теперь нужен… Не забывайте об Анните!
Эти слова заставили меня очнуться.
— Да вознаградит вас Бог, Родриго! — пролепетал я, краснея, точно захваченный на месте преступление.
— На небесах? Быть может!.. Ждать остается нам недолго. Ну, а теперь немножко философии, мой друг! В природе ничто не пропадает, ничто не создается вновь. Жизнь вечна и всеобща, а что касается ее внешних проявлений, так это ведь серьезного значения не имеет! Ну, посудите сами, разве не предпочтительнее во сто раз преобразиться в безобидный сочный стебель, чем коптить небо в шкуре какой-либо из этих краснорожих обезьян?.. Кстати, они там что-то затевают. Зовите сеньориту и посмотрим…
На площади действительно закопошились.
Мы подошли к дверям и сквозь решетку могли видеть, как к нашей хижине, то поодиночке, то группами сходились дикари и постепенно образовали широкий полукруг, обращенный к нам открытой стороной. Затем они уселись и закурили трубки. Табачный дым синеватыми струйками поднялся кверху.
— Дразнить они пришли нас, что ли? — раздраженно пробормотал Родриго. — Я сам бы с удовольствием принял участие в их кейфе. Ведь ни одной сигаретки мне не оставили, двуногие кайманы!..
На этот раз он ошибался.
Прошло не более пяти минут, и в центре полукруга показались две человеческие фигуры. Вероятно, им принадлежала первенствующая роль в этом собрании. По крайней мере, дикари приветствовали их нестройным долгим криком, и соблазнявшие Родриго трубки все, как одна, исчезли.
Он недоумевающе пожал плечами…
Я тоже ничего не понимал.
Но вот один из этой пары, судя по росту, еще мальчик, неожиданно бросился на землю и начал извиваться точно в эпилептическом припадке. Другой, широкоплечий рослый парень, отскочил в сторону и, наклонившись, всматривался в конвульсивно трепещущее тельце. Потом он выпрямился, поднял руку, вооруженную копьем, и осторожно стал подходить к своему партнеру. Тот перестал ломаться, сжался и превратился в бесформенный коричневый комок…
Противник уже вплотную подошел к нему, как вдруг мальчишка выпрямил широко раздвинутые ноги и прикоснулся ими к своему мнимому врагу. Дикарь завыл, упал на землю и, в свою очередь, забился в корчах…
— О, Матерь Божия! — услышал я хриплый шепот Суареса.
— Родриго! Что вы?..
— Ах, негодяи!.. Ах, скоты!
— Да что такое? Что значит эта пантомима?
— Что значит… Помните, при первом нашем разговоре, я мельком упоминал о черных скорпионах? Так вот теперь вы любовались тропическим балетом, изображающим смерть человека, укушенного этой тварью!
— Но мы-то здесь при чем?
— Нас ожидает та же участь!..
Аннита со стоном откинулась назад.
Я похолодел, весь трепеща от ужаса и отвращения.
И в это же мгновение решетчатые двери распахнулись. Индейцы потоком хлынули в проход, схватили нас и, дико воя, потащили через площадь к таинственной постройке, которую мы видели сегодня утром…
Над общим гамом неслись пронзительные крики Педро, отдельные слова молитв и богохульства…
Освобожденная от золотого трона, ниша теперь зияла черной пастью.
Наши мучители ввалились в нее скопом, швырнули нас куда-то в темноту, расхохотались, взвыли и исчезли…
Х
Ночь ужаса и смерти
Я отлетел на несколько шагов, наткнулся на круглый, гладкий столб и, уцепившись за него, остановился.
Вокруг, в кромешной тьме, барахтались и подымались упавшие на землю люди.
— Сеньоры! — послышался взволнованный голос Суареса. — Я назову вас всех по именам. Пусть каждый отзовется… Диас, Хосе, Франсиско, Педро, дон Мигуэль, Аннита?..
Все оказались налицо.
— Будьте внимательны, — возможно, что повторить я не успею… Индейцы нас приговорили к смерти, и мы должны погибнуть от жала черных скорпионов. Запомните: достаточно малейшего движения, чтобы привести этих тварей в ярость! Пока мы еще живы, — следовательно, они появятся здесь позже. Их, вероятно, принесут… Стойте, не шевеля ни одним членом, дышать старайтесь тише. Только бы продержаться до рассвета, а там мы всех их перетопчем… Мигуэль, еще раз отзовитесь, — я подойду к вам с сеньоритой…
— Сюда… Сюда! Идите на мой голос…
— Довольно. Замолчите…
Через минуту вытянутая вперед рука Родриго скользнула по моей груди.
— Ну вот… Мы снова вместе. Что это, столб?.. Прекрасно! Нам положительно везет… Прислонитесь к нему спиной, Аннита, и становитесь между нами. Так!.. Теперь, querido myo, постараемся сообразить, который час.
— Десятый, вероятно, — пробормотал я машинально, почти не сознавая своих слов.
— Хвалю, дружище! Вы, кажется, опомнились и взяли себя в руки.
Как бы не так… Похоже!
А Суарес, удовлетворенный будто бы обнаруженной им у меня отвагой, спокойно продолжал:
— Десятый, хорошо! Теперь светает рано. Нам предстоит пять-шесть часов полного оцепенения, не больше. Продержимся, пожалуй… Как вы полагаете, amigo myo?
Но я уже не мог ему ответить…
Входные двери приоткрылись. В образовавшуюся щель упал свет факелов и на мгновение озарил неподвижные фигуры осужденных. Но как ни короток был этот миг, а все же я заметил, что в воздухе мелькнула какая-то бесформенная тень и что-то шлепнулось на землю…
— Скорпионы! — чуть слышно прошептал Родриго.
Свет тотчас же исчез…
Внутри постройки царила немая тишина. Я ясно слышал, как бьется мое сердце, и сдерживал дыхание, чтоб заглушить его удары.
Но напрасно… С каждым мгновением они звучали громче, переходили на виски… В ушах звенело.
— Мужайтесь, — почти неуловимо шепнул мне Суарес. — Я слышу шорох…
Воображаемые звуки в ту же секунду прекратились.
Я напряженно всматривался в темноту и слушал…
Сначала ничто не подтверждало слов Родриго. Но вот по земляному полу пронесся легкий шелест, точно
