Я стал подробно расспрашивать о его неудовольствии ко мне, о его жизни, — и на вопрос мой, грамотен ли он, он ответил, что хотя и неграмотен, но Евангелие и молитвы знает. Тогда я спросил его объяснения, почему он знает меня, что даже описал своим собратьям мою наружность, и откуда узнал, что я в известный день должен явиться к вам и что буду учить вас молиться. Старик отвечал, что ему все это сказали двое его товарищей. „Кто же эти двое твои товарищи?“ — спросил я его. „Белые люди, — отвечал старик, — они, кроме того, сказали мне, что ты в недалеком будущем отправишь свою семью берегом, а сам поедешь водою к великому человеку и будешь говорить с ним“. „Где же эти твои товарищи, белые люди, и что это за люди и какой они наружности?“ — спросил я его. „Они живут недалеко, здесь в горах, и приходят ко мне каждый день“. И старик представил их мне так, как изображают Св. Архангела Гавриила, т. е. в белых одеждах и препоясанных розовою лентою через плечо. „Когда же явились к тебе эти белые люди в первый раз?“ — „Они явились вскоре, как окрестил нас иеромонах Макарий“.
После сего разговора я спросил Смиренникова: а могу ли я их видеть? „Я спрошу их“, — ответил старик и ушел от меня. Я же отправился на некоторое время на ближайшие острова, для проповедования слова Божия, и, по возвращении своем, увидав Смиренникова, спросил его: „Что же, ты спрашивал этих белых людей, могу ли я их видеть и желают ли они принять меня?“ „Спрашивал, — отвечал старик, — они хотя и изъявили желание видеть и принять тебя, но при этом они сказали: зачем ему видеть нас, когда он сам учит вас тому, чему мы учим? Так пойдем, я тебя приведу к ним“… Тогда что-то необъяснимое произошло во мне, какой-то страх напал на меня и полное смирение. Что, ежели в самом деле, подумал я, увижу их, этих Ангелов, и они подтвердят сказанное стариком? И как же я пойду к ним? Ведь я же человек грешный, следовательно, и недостойный говорить с ними, и это было бы с моей стороны гордостью и самонадеянностью, если бы я решил идти к ним; и, наконец, свиданием моим с Ангелами я, может быть, превознесся бы своею верою или возмечтал бы много о себе… И я, как недостойный, решился не ходить к ним…»
1 мая 1828 года отец Иоанн написал донесение архиепископу Иркутскому Михаилу, в котором сообщил об алеуте Смиренникове и об удивительных делах: случаях исцелений им, о том, как он по просьбе голодавших сородичей «послал кита» — кит выбросился на берег, и т. д. В донесении он пишет о «белых людях»:
«Я, конечно, усомнился, не хитрая ли и тончайшая это сеть искони лукавого, и спросил его: как они учат молиться, себе или Богу, и как жить с другими? Он отвечал, что они учат молиться не себе, но Творцу всяческих, и молиться духом и сердцем, и иногда молились с ним весьма долго; и учат исполнять все чистые христианские добродетели (кои он подробно мне рассказал), а более всего советуют соблюдать верность и чистоту, как в супружестве, так и вне супружества (и это, может быть, потому, что здешние жители более всего склонны к сему); сверх того, учили его и другим внешним добродетелям и обрядам, как то: как изображать крест на теле, не начинать никакого дела не благословясь, не есть рано поутру, не жить вместе многим семейством; не есть вскоре убитой рыбы и зверя еще теплого; а некоторых птиц, животных и растений морских совсем не употреблять в пищу и прочее.
После сего спросил я его: являлись ли ему они ныне, после исповеди и причастия, и велели ли слушать меня? Он отвечал, что являлись, как после исповеди, так и после причастия, и говорили, чтоб он никому не сказывал исповеданных грехов своих, и чтобы после причастия вскоре не ел жирного, и чтоб слушал учения моего, но не слушал промышленных, т. е. русских, здесь живущих; и даже сегодня на пути явились ему и сказали, для чего я зову его, и чтоб он все рассказал и ничего не боялся, потому что ему ничего худого не будет. Потом я спросил его: „Когда они являются ему, что он чувствует, радость или печаль?“ Он сказал, что в то только время, когда он сделает что-нибудь худое, увидев их, чувствует угрызения совести своей, а в другое время не чувствует никакого страха; и поелику его многие почитают за шамана, то он, не желая таковым быть почитаем, неоднократно говорил им, чтобы они отошли от него и не являлись ему; они отвечали, что они не диаволы, и им велено не оставлять его, и на вопрос его: почему они не являются другим, они говорили ему, что им так велено.
Можно подумать, что он, услышав от меня или научившись от кого-либо другого, рассказывал мне учение христианское и только для прикрасы или из тщеславия выдумал явление ему духов — пестунов [наставников]. Но в опровержение сего скажу я сверх того, что все чистые алеуты почти совершенно чужды гордости, тщеславия и пустосвятства. Сам же он, будучи безграмотен и нисколько не зная русского языка, не мог ни читать, ни слышать от других учения христианского. Наконец, дабы удостовериться, точно ли являются ему пестуны его, я спросил его: могу ли я видеть их и говорить с ними? Он отвечал, что не знает, а спросит у них; и действительно, чрез час приходит и говорит, что они сказали на то: „И что он хочет еще знать от нас? Ужели он еще почитает нас диаволами? Хорошо, пусть видит и говорит с нами, если хочет“…»
На это донесение высокопреосвященный Михаил отвечал нижеследующим письмом от 5 мая 1830 года, из Иркутска: «Подлинно, происшествие это редчайшее и в наши времена неслыханное. Нелицемерно скажу Вам в глаза и заочно, что Вы, не дав места любопытству превознестись над своею верою, блаженнее всех тех, кои веруемые вещи, подобно св. апостолу Фоме, подвергают осязанию. Но как неверие Фомино в наших церковных песнях названо добрым, то и я желал бы, и многие другие пожелают со мною, чтобы Вы, в большее прославление благочестивой нашей веры,
