Пошатываясь, он поднялся на лапы и втягивал опалённый воздух в слипшиеся лёгкие, пока в голове не прояснилось. Потом сел и попытался поймать запахи Мелкого или Иглы. Он искал их во всех направлениях, но нос стал бесполезным, тонкие обонятельные нервы онемели от пепла и сажи. Он лаял, звал, но ответом ему был только звон в ушах.
Пакс выбрался из кучи веток и стряхнул с себя обломки. Солдаты сбегáли вниз по склону через дымящийся клок поля и прыгали в реку. Когда все они пробежали, он последовал за ними. Каждое движение отдавалось болью в костях.
Он звал Мелкого и Иглу там, где видел их в последний раз. Ответа не было, но зато — сначала слабо, как будто из очень далёкого далёка, — он услышал свой собственный лай. А потом и звуки ветра, и щёлканье сухих стеблей тростника, когда он ломился сквозь них, и грубые окрики больных войной, которые возвращались в окопы. И с деревьев — карканье ворон, недовольных взорванным миром. К Паксу вернулся слух.
Целый час он бродил по полю, зовя пропавших лисиц. Только в сумерках он наконец услышал слабый ответный тяв Иглы. Он пошёл на этот звук к реке. На берегу дымился, разбросав по воде почерневшие ветки, расколотый карликовый дуб.
Там, среди вывороченных из земли корней, Пакс и нашёл Иглу. Она сидела, подняв голову, взгляд был насторожён и чуток, хотя морда была измазана кровью. Мех её прекрасного хвоста был опалён дочерна. Пакс обнюхал её морду. На щеках лисы была не её кровь.
Она опустила голову. Под ней, свернувшись клубком, лежало неподвижное тело Мелкого.
Пакс ткнулся головой в грудь маленького лиса. Грудь поднималась и опускалась резкими рывками, и Паксу полегчало.
Но Игла чуть подвинулась, и он увидел: там, где должна была быть задняя нога Мелкого, его лёгкая, быстрая нога, вся покрытая чёрным мехом, но с белой лапой, теперь было только рваное месиво пропитанных кровью листьев.
Глава 20
Питер натирал рукоятку резца промасленной стальной ватой, еле сдерживаясь, чтобы не запустить комком этой ваты в стену сарая.
Утро прошло хорошо. Он скакал на костылях по полю и лесу, по грязи и гравию, карабкался по склонам и слезал со скал, перебирался через каменные стены и проползал под заборами. Сильный, неутомимый и почти такой же быстрый, как если бы твёрдо стоял на своих двоих. В полдень он сказал Воле, что уже готов уходить, и он правда был готов. Но она, как обычно, и бровью не повела. Велела ему идти в сарай отдохнуть, а для верности забрала костыли. «Ногу держи высоко. И полируй инструменты. Пусть рука к ним привыкнет».
Взгляд его упал на почти законченную фигурку — она была перед ним, на верстаке. Лис был ещё не готов, однако выглядел живым, и Питер видел в этом знак, что Пакс найдётся целым и невредимым. И хотя он боялся надеяться, но всё-таки позволил себе представить эту сцену. Он зовёт Пакса — на том самом месте, где оставил его, — и Пакс вылетает из леса, и мчится к нему, и от счастья сбивает его с ног. И они вместе возвращаются домой.
— Мальчик, ты сейчас сотрёшь эту рукоятку до дыр.
Питер дёрнулся.
— Я не услышал, как вы вошли.
— Нельзя витать в облаках, когда работаешь с инструментом. — Вола уселась на бочку рядом с ним и взяла в руки рашпиль и промасленную тряпку.
— Я думал о Паксе. — Он положил начищенный до блеска резец, взял свою фигурку и поставил на протянутую ладонь Волы.
— Кажется, того и гляди выпрыгнет из рук. Волнуешься о нём?
Питер кивнул.
— Но я часто думаю, что с ним всё может быть в порядке. Лисы умные, ужасно умные. Нам приходилось запирать дверь кухни, потому что Пакс научился открывать все шкафчики. А однажды он перегрыз провод вентилятора, который мы только-только поставили в мою комнату. Отец страшно рассердился. Но когда он стал чинить вилку, оказалось, что в корпусе вентилятора было короткое замыкание. И был бы пожар. Я думаю, что Пакс каким-то образом об этом узнал и хотел меня уберечь. Так неужели ему не хватит ума научиться охотиться? Как вы думаете, он может выжить?
— Думаю, что да, — сказала Вола.
Питер взял у неё из рук фигурку и посмотрел в глаза деревянного лиса.
— Есть ещё кое-что, — сказал он. — Если бы… если бы он умер, я бы знал.
И он рассказал Воле то, чего никогда никому не рассказывал: как ощущал иногда, что они с Паксом — единое целое, как иногда он не просто знал, что чувствует его лис, но и сам это чувствовал. Рассказал и затаил дыхание: сейчас она скажет, что у него не все дома.
Но Вола сказала, что ему повезло.
— Ты испытал на собственном опыте, что такое «двое, но не двое».
— Я видел у вас над столом такую карточку — «Двое, но не двое». Но я не знаю, что это значит.
— Это буддийское понятие. Недвойственность. Единство и неделимость. Это про то, что вещи, которые кажутся отдельными друг от друга, на самом деле неразрывно связаны. И разлук не бывает. — Вола снова взяла в руки его лиса. — Это не просто кусок дерева. Это и облака, которые принесли дождь, который поливал дерево, и птицы, которые вили на нём гнёзда, и белки, которые питались его орехами. Это и еда, которой кормили меня бабушка и дедушка, чтобы я была здоровой и сильной и смогла повалить это дерево, это и сталь топора, которым я его срубила. Это и то, как хорошо ты знаешь своего лиса, потому-то ты вчера и сумел его вырезать. И ещё это история, которую ты расскажешь своим детям, когда отдашь им этого лиса. Всё это отдельные вещи, но при этом связанные, неразделимые. Понимаешь?
— Двое, но не двое. Неразделимые. Выходит, что… Вот позавчера вечером я был уверен, что Пакс поел.
