Глава 26
— Парень!
Питер обернулся так круто, что чуть не упал. Он был уверен, что на караульном посту никого нет: он ведь выждал для верности целых десять минут, прежде чем покинуть своё укрытие.
Солдат, вышедший из-за грузовика, указал прикладом винтовки на знак, повешенный на цепи над баррикадой: «Вход воспрещён».
Питер выпрямился, чтобы казаться выше, насколько позволяли костыли. Он уже два дня ни с кем не разговаривал. Два дня прошло с тех пор, как водитель автобуса сказал: «Не знаю, сынок, что ты удумал, но сомневаюсь я, что это хорошая затея. Если хочешь, могу сегодня вечером подбросить тебя обратно. Стыдиться тут нечего», и Питер ответил: «Нет, не надо, спасибо», — потому что вернуться обратно — это как раз был бы стыд и позор, а водитель на это сказал: «Ладно, тогда удачи», — и выпустил его из автобуса.
Позавчера вечером с ним никто не заговаривал, ни одна живая душа. Первый городок располагался на внешней границе зоны эвакуации, и в нём изредка встречались прохожие, но они опускали глаза и ускоряли шаг, будто не могли позволить себе вступить в разговор с кем-то, кто, возможно, нуждается в помощи. Здесь нечем поделиться, говорил их вид. Здесь всё уже потеряно.
Весь вчерашний день, от рассвета и до темноты, — и большую часть сегодняшнего утра тоже — он шёл по улицам опустевших городов, мимо покинутых школ и детских площадок, мимо пустых домов и зловеще тихих дворов — ни скрипучих трёхколёсных велосипедов, ни автомобильных радиоприёмников, ни шумных игр в мяч. Единственным знакомым звуком было журчание воды в поливочном шланге, когда он наполнял свой термос.
Людей он не встречал, но встречал покинутых ими животных. Пугливый пони, щиплющий травку перед церковью. Собаки, недобро посматривающие на Питера из-за мусорных баков. Десятки бесшумно разбегающихся тощих кошек с впалыми, точно ложки, боками.
— Эй, парень! — Солдат приблизился, окинул взглядом самодельные костыли Питера, потрескавшийся гипс, грязную одежду. — Мы эвакуировали этот район почти две недели назад. Ты что, не знаешь?
— Я знаю. Но я тут кое-кого оставил. И теперь за ним вернулся.
— Можешь не волноваться. Мы проверили по спискам — людей не осталось.
— А он не человек. — Питер вызывающе вздёрнул подбородок, готовый дать отпор солдату, как только тот скажет, что, раз не человек, то нечего и беспокоиться.
Но произошло совсем другое. Лицо солдата смягчилось и как-то помолодело, и стало ясно, что он, пожалуй, совсем недавно закончил школу.
Солдат опустил винтовку, и она снова повисла на ремне.
— У меня тоже есть пёс. Генри.
С минуту он ничего больше не говорил, только смотрел на дорогу, как будто надеялся, что его пёс внезапно на ней появится. Потом повернулся обратно к Питеру и вздохнул.
— Боюсь, что его никто не выгуливает. Сестра обещала, но она работает. Хочешь, покажу его фото?
Он вытащил бумажник ещё до того, как Питер успел кивнуть. Протянул ему фотографию. Бигль. Самый обычный бигль. У Питера сжалось горло. Уголки фотографии были мягкие, стёртые — наверное, её часто вынимали посмотреть.
— Вот он, Генри. Мне его подарили на день рождения, когда мне исполнилось восемь. Теперь у него проблемы с тазом, но, знаешь, он всё равно любит гулять. Белок вынюхивать и всё такое. Я говорил сестре, но… Генри не понимает, куда я девался, в этом вся беда. Целыми днями лежит под дверью и ждёт меня. А у тебя какой? Опиши его — вдруг увижу? Я буду смотреть в оба!
— Пакс не… — Питер осёкся. Если не имеет значения, что Пакс не человек, почему должно иметь значение, что он не собака? — Он рыжий. А ноги чёрные.
— А размера он какого? А то сейчас полно койотов. В это время года у них рождаются детёныши. Небольшую собаку они могут и загрызть, когда защищают потомство.
— Пакс совсем небольшой. — Питер сместил центр тяжести, чтобы разгрузить ладони, уже покрывшиеся волдырями. — Пожалуйста! Я очень долго шёл сюда.
Солдат с минуту смотрел на фотографию, прежде чем спрятать её в бумажник. Когда он наконец перевёл взгляд на Питера, лицо его снова стало казаться старше.
— Мы их сдерживаем. Но они наступают. Тебе нужно будет вернуться до завтра. — Он показал на костыли. — Сможешь?
— Смогу. Так вы… вы меня пустите?
Солдат огляделся по сторонам и наклонился к Питеру.
— По этой дороге патруль проходит каждый час, но мы охраняем только основные маршруты. В лесу постов пока нет. Пройдёшь на двадцать ярдов вглубь — и там тебя уже никто не остановит. Но имей в виду: если попадёшься — я тебе ничего не говорил. А теперь давай быстро.
— Спасибо. — Питер развернулся и пошагал к лесу, пока солдат не передумал.
— Парень. Надеюсь, ты его найдёшь.
* * *В лесу было тихо, и эта тишина была хорошая, правильная. Её нарушали звуки жизни, они дарили надежду. Здесь Питеру легко было представить, что под деревом вот-вот мелькнёт Паксов рыжий мех. И, когда он звал своего лиса, здесь легко было представить ответный тяв. Это так подняло ему настроение, что он почти не замечал боли в ладонях и подмышках, которые стёрлись и кровоточили.
Не меньше часа он шагал без остановок; земля, на которую десятилетиями сыпались сосновые иголки, мягко пружинила. Услышав рёв джипа, он нырнул под какой-то куст и не высовывался, пока автомобиль не промчался мимо. После этого он держался ближе к дороге, чтобы, если снова появится патруль, увидеть его издалека и успеть спрятаться.
А потом он пришёл туда, куда шёл.
Он узнал не само место и не внезапную прямизну извилистой дороги. Он узнал витавший в воздухе дух предательства. Здесь, в этом месте, он сделал ужасное, и место это запомнило.
— Пакс! — закричал он. Пусть слышат, ему всё равно. Пусть приходят джипы, пусть хоть целая армия. Он никуда не уйдёт без своего лиса. — Пакс! — После каждого зова тишина становилась ещё глубже. Но надежды
