Он снова побежал по дороге, зовя и не сводя глаз с усыпанных гравием обочин. Он был уверен, что, когда машина рванула прочь, у Пакса во рту был пластмассовый солдатик. А значит, рано или поздно, потеряв веру в него, Питера, Пакс бросил солдатика. Питеру хотелось снова взять солдатика в руку — как весомое доказательство того, что его лис был здесь.
Он прошёл четверть мили, полмили, не отрывая глаз от земли. А потом вдруг застыл как вкопанный. Он не найдёт солдатика. Потому что Пакс не мог потерять веру. Ни за что. Паксу просто не пришло бы в голову, что Питер его бросил, — они ведь неразделимы. Пакс всегда это знал. Если кому и надо было хорошенько это усвоить, так это ему, Питеру.
Раз Пакса тут нет, значит, он отправился домой искать Питера, или хотя бы попытался это сделать. Возможно, река стала для него препятствием, а возможно, и нет. Собаки добираются домой при самых невероятных обстоятельствах, когда шансы равны нулю. А Пакс в десять раз умнее любой собаки — так неужто он не отыщет путь? Может, сейчас он как раз уже дома.
Дома. Дом примерно в десяти милях юго-восточнее старой фабрики. А фабрика, кажется, в четырёх-пяти милях к югу от того места, где он сейчас.
Значит, он пойдёт на юг и будет всё время звать Пакса. Спускаться в темноте по склону ущелья, что рядом с фабрикой, слишком опасно, так что он заночует сегодня наверху, а спустится уже на рассвете. Он переправится через реку там, где она у фабрики расширяется, потом ещё десять миль знакомых лесных троп — и он дома.
— Держись, — сказал он вслух. — Я иду.
Глава 27
Пакс вздрогнул во сне и проснулся. Его мальчик рядом! Лис вскочил на ноги, разбудив дремавшую подле него Иглу, и начал обыскивать поляну в поисках запаха Питера.
Безрезультатно.
Пакс взбежал на холм, понёсся между деревьями. Он не увидел мальчика среди больных войной. Он не услышал голоса Питера среди шёпотов и криков. Он крадучись спустился по склону и обогнул лагерь, держась к нему настолько близко, насколько осмелился, обнюхивая его со всех сторон. Его мальчика там не было.
Но он был где-то рядом. Он шёл к своему лису.
Пакс вернулся к Игле и лёг. Но не уснул.
Глава 28
Питер почти час шёл на юг, уверенный, что и Пакс раньше пришёл сюда тем же путём. Но, выйдя из лесу, он остолбенел.
Широкий покатый луг раскинулся как минимум на милю вперёд, потом ещё милю продолжалась ровная зелёная низина. За ней шёл крутой подъем высотой в несколько сот футов, каменистый и уступчатый, как будто изрытый гигантской мотыгой. А дальше до горизонта тянулось лесистое плато, за которым было ущелье.
С тех пор как он проснулся, он прошагал девять часов, ни разу не задумавшись об отдыхе, но громадность расстояния, которое ему предстояло преодолеть, вмиг выкачала из него остатки энергии.
Он сбросил рюкзак и рухнул на землю.
Руки, девять часов державшие подручники костылей, задеревенели, пальцы скрючились, словно птичьи когти. Ему удалось их распрямить, но кожа на ладонях треснула. Волдыри были ещё вчера, потом они полопались, потом появились новые. Он полил горячие, пульсирующие ладони холодной водой из термоса и отодрал от них прилипшие полоски резины от шин. Потом надел на руки свою сменную пару носков и снова огляделся.
Глаз приметил впереди, на лугу, движение: в просвете между деревьями кто-то пробежал. Лис? Питер поднялся на колени.
— Пакс!
Снова движение. Но нет — кто бы там ни бегал, он был то ли серый, то ли бурый, не рыжий. Наверное, койот.
За этой мыслью последовал выброс адреналина, и тут же оказалось, что он, Питер, снова в пути: рюкзак бьёт по спине, костыли вворачиваются в травянистый склон. Всего через полчаса он уже пересекал топкое болотистое дно долины, двигался медленнее, но всё же двигался.
А потом перед ним встал крутой скалистый подъём. Нижний уступ — футов десять высотой. Издали казалось меньше.
Ни секунды не сомневаясь, он забросил наверх рюкзак и костыли — они громыхнули там о каменную площадку, — сунул пальцы в расщелину и подтянулся. Гипс скрежетал по шершавому камню, но руки и плечи благодаря «учебке Волы» стали сильными, и он сумел подтянуться и поставить ногу на плоскую опору. Оттуда он дотянулся до торчащего дерева, потом до ещё одной трещины в скале и наконец взгромоздился на первый уступ.
На подъём ушёл час: на каждый уступ надо было забросить костыли и рюкзак и подтянуться самому. Выбравшись на плато, задыхаясь и обливаясь потом, он упал на землю под высокой сосной. Одним глотком осушил термос и съел последний бутерброд с ветчиной. А потом открыл второй Волин свёрток.
Арахисовое масло. У Питера сжалось горло. Он вспомнил, как Пакс в первый раз нашёл в мусорном ведре пустую банку из-под арахисового масла. Лис просунул в неё морду и застрял, и Питер хохотал так, что у него потом болел живот. Он сунул бутерброд обратно в сумку, жалея, что не нашёл его днём раньше и не угостил собак, которые рылись в мусорных баках. И снова встал. Уже почти шесть, а ему ещё идти и идти.
Он шёл, и те собаки из воспоминаний, с голодными глазами, не оставляли его в покое, то и дело наскакивали, точно привидения, смотрели с укором. Жаль, что он не мог им сказать: я знаю, каково это, когда человек, который любил тебя и заботился о тебе, внезапно исчезает. И мир сразу становится полон опасностей.
Он потерял маму. А сколько детей, думал он, на этой неделе проснулись утром и увидели, что их миры изменились, родители ушли на войну и, может быть, никогда не вернутся. Это худшее, что может случиться; но ведь бывают и другие утраты. Сколько детей месяцами не видят старших братьев и сестёр?
