– Сорок восемь бомберов, – подсчитал лейтенант Иван Викулов. – Каждый по две с половиной тонны авиабомб несёт. Вывалят нашим на головы, мало не покажется.
– Это новый вариант, – поправил его Николай Мальцев. – Три тонны каждый тащит, двигатели на полной мощности работают.
– Ничего, нарвутся на наши истребители! «Сталинские соколы» им покажут, – уверенно заявил Паша Шестаков. – Это фрицам не сорок первый год.
Гул тяжёлых моторов удалялся на юго-восток, а мимо, стуча на стыках, прошла дрезина с охраной. Едва она скрылась за поворотом, четверо сапёров добежали до полотна и быстро установили две мины нажимного действия.
Эшелон появился минут через восемь. Сапёры не успели достичь леса и укрылись среди спиленных деревьев метрах в ста от железнодорожной колеи. Мальцев с досадой сжимал кулаки – слишком близко! Если рванёт как следует, могут угодить под мелкие обломки и осколки. Да и охрана эшелона обочины под пулемётным прицелом держит, хотя укрытие у ребят неплохое.
Немцы старательно спиливают и вырубают деревья по сторонам насыпи, но за май и июнь вымахала густая молодая поросль. Фрицы и полицаи не успевают её вырубать, несмотря на то что каждый день пригоняют военнопленных и жителей из ближних деревень.
Эшелон шёл на малом ходу, постепенно набирая скорость. Сейчас должна рвануть первая мина. Однако она не сработала – что-то в спешке упустили. Дрезины с патрулями, вооружённые пулемётами, снуют постоянно. Позавчера опытный сапёр с помощником промедлили минуту-две, вынырнула на скорости дрезина и пулемётные очереди тяжело ранили обоих бойцов.
На помощь бросились партизаны из отряда Андрея Зинякова «Сталинцы» и тоже угодили под плотный огонь. Патруль перестреляли, захватили пулемёт, но операция не удалась, погибли шесть человек. А немцы, несмотря на подступившую ночь, прогнали через десятикилометровый участок местных жителей, заставляя их протыкать штырями щебень.
Утром надеялись, что крестьян отпустят. Но молодой офицер-эсэсовец отпустил только женщин, а мужиков и парней приказал полицаям расстрелять. Поднялся крик, полицаи мялись, глядя, как жёны со слезами рвутся к своим мужьям и детям, мальчишкам лет пятнадцати-шестнадцати.
– Пощадите их, господин офицер!
– За что они смерть заслужили?
Офицер вскинул автомат и пригрозил начальнику полицейского участка Борису Паскаеву:
– Наведи порядок и выполняй приказ, если рядом с ними лечь не хочешь.
Паскаев по прозвищу Пескарь кое-как построил подчинённых, но полицаи стреляли как попало, а обозлённый офицер передёрнул затвор автомата. Тогда Паскаев выхватил у пулемётчика «дегтярёв» и заорал:
– Кончайте заложников, фрицы не шутят!
И дал несколько очередей в обречённых людей. На пригорке возле насыпи остались двенадцать расстрелянных. Эсэсовец удовлетворённо кивнул и, протягивая Паскаеву сигарету, с усмешкой подтвердил:
– Фрицы не шутят. Трупы пусть пару дней на солнце полежат, пока не протухнут. А ты наведи в участке должную дисциплину. У твоих людей руки трясутся. От страха или пьют много?
– Наведу порядок, – пообещал Паскаев.
А ночью кто-то бросил гранату в его дом. Целились в окно, но «РГД» ударилась в стену и, отскочив, взорвалась в палисаднике, выломав кусок плетня.
Пескарь выскочил на крыльцо и выпустил в темноту семь пуль из «нагана». Небольшое сельцо Озерцы, затаившись, молчало. Постепенно собрались полицаи, беспокойно оглядываясь по сторонам.
– У меня ставни крепкие и «наган» всегда под рукой, – храбрился бывший комсомольский работник.
– Зато голова дурная, – плакала молодая сожительница, ходившая на последних месяцах беременности. – Сегодня промахнулись, а завтра прямо на улице прибьют.
А возле насыпи лежали двенадцать расстрелянных заложников. Неподалёку ждали, пока пройдут двое суток, родственники с повозками. О покушении на Пескаря уже знали:
– Ничего, дождётся своей пули, гад!
Первая мина, заложенная группой лейтенанта Мальцева, не сработала. Зато раскатисто ахнул под тяжестью дизельного локомотива второй заряд, накренив его набок. Колёса, кромсая шпалы, увязли в щебёнке. Из лопнувшей цистерны вытекала солярка, но не загоралась.
Зенитная платформа тоже сошла с рельсов. Расторопный расчёт, несмотря на сильный удар, вёл беглый огонь из 37-миллиметровой автоматической пушки – второе орудие сорвало с креплений.
– Афоня, – крикнул пулемётчику Рымзину лейтенант Мальцев. – Бей зажигательными!
Открыли огонь остальные бойцы, но солярка растекалась по щебню, шпалам, упрямо не желая гореть. Осколочный снаряд подбросил партизана, ещё один врезался в ствол сосны, выбив сноп щепок.
– Лёшку снарядом убило… руки напрочь!
Молодой партизан, уткнувшись лицом в траву, посылал, не целясь, пулю за пулей, пока не заело затвор. Затем начал отползать назад. Паша Шестаков поймал его за шиворот:
– Куда уползаешь? А ну, открывай огонь!
– Затвор заело…
– Я тебе по башке сейчас заеду!
Помог устранить неисправность и нашарил в подсумке обойму с бронебойно-зажигательными патронами.
Его опередил Афанасий Рымзин. Обозлённый, с разорванным осколком ухом, он, матерясь, всадил трассирующую очередь в цистерну локомотива. По разлитой солярке побежали язычки пламени. Добивая диск, Афоня отчаянно матерился:
– Без пальцев оставили, теперь ухо порвали, мля! Я вас, говнюков…
Снаряд 37-миллиметровой пушки взорвался в нескольких шагах. Осколок врезался в казённик «дегтярёва» и выбил пулемёт из рук. Но это уже не имело значения. Вспыхнуло нагретое топливо в механизме дизеля, выплеснулся скрученный язык пламени, догоняя машиниста, спрыгнувшего вниз.
Горели шпалы, облитые соляркой, огонь подбирался к зенитной платформе и нескольким вагонам с другой стороны от локомотива. Они врезались в остановившийся локомотив и громоздились друг на друга. Проламывая тяжёлыми колёсами борта и крыши, давили охранников.
В головных вагонах находился второстепенный хозяйственный груз, который в случае подрыва эшелона ослабил бы удар и дал возможность спасти солдат и офицеров в пассажирских вагонах, а также технику и боеприпасы. Нагромождение головных вагонов уже охватывал огонь.
Ломаные сухие доски, хоть и пропитанные огнеупорным составом, разгорались быстро. Вспыхнуло содержимое: брезент, запасная военная форма, обувь и прочее хозяйственное барахло. Огонь добрался до зенитной платформы.
В обоймах для пушек по шесть зенитных патронов вспыхивал артиллерийский порох. Раскалившиеся снаряды летели вверх или взрывались пачками, добивая остатки орудийных расчётов, пытавшихся потушить огонь. Те, кто уцелел, катились вниз по насыпи.
Из вагонов выпрыгивали солдаты, вела огонь вторая зенитная платформа в хвосте эшелона. От сотрясения взорвалась не сработавшая ранее мина, загорелись ещё несколько вагонов.
Воспользовавшись
