— Если ты не забыл, то это я тебе помог их раздобыть, урод неблагодарный! — произнес лидер одиннадцатого класса.
— Да нет их у меня уже! — пытался объяснить Марат.
— Не тупи! Куда ты мог их деть?
— Матери Наташкиной отдал, — объяснил Марат. — Утром еще.
— Все?!
— До цента. Это же Наташке на лечение, ты забыл?
— И как ты ей объяснил, откуда деньги?
— Никак. Отдал и ушел.
Барковский глубоко вздохнул и поднял на Марата взгляд, в котором не осталось уже ничего дружеского. Зло произнес, точнее, приказал:
— Значит, пойди и забери!
— Нет, я так не могу, я… — Марат еще думал, что тут простое недоразумение, что можно что-то объяснить.
— А если я тебя сдам? — вдруг спросил Барковский.
Марат опешил, но нашел силы возразить:
— Не сдашь. Ты сам все организовал.
Он совсем не ожидал, что последует вслед за его словами…
…Крюков вновь сидел в кабинете директора школы. Он только что поделился с Царевой некоторыми предположениями, которые у него возникли. Предположения были очень неприятные. Для их проверки нужно было просмотреть записи со школьных камер наблюдения. Царева вызвала в кабинет Лапикова, который ведал камерами. А пока он не пришел, она жаловалась участковому:
— Это какой-то кошмар! Каждый день я мечтаю проснуться полгода назад, и чтоб ничего этого не было. Любая школа — это замкнутый коллектив. Конечно, болото напоминает. Всякое бывает… А вы сунули палку и крутите. Поднимаете со дна весь ил.
— Людмила Михайловна, три трупа — это не «всякое бывает», — напомнил Крюков.
— Но это же не убийства?! — воскликнула директор. — Надеюсь, вы не хотите сказать, что у нас в школе убивают?
— Очень не хочу, — серьезно ответил Крюков.
Раздался стук в дверь, и вошел Лапиков.
— Можно? — спросил у директора. С Крюковым он даже не поздоровался.
— И вам здравствуйте, — миролюбиво сказал капитан. — Вопрос: камеры наблюдения в вашей школе…
Лапиков не дал ему закончить, возмущенно воскликнул:
— Что, я и в этом виноват? Не смешите меня!
— В каком смысле? — не понял Крюков.
— В прямом! Какие там камеры? Из десяти работают две, записи не хранятся, не архивируются…
— Так две работают? — удивилась Царева.
И, повернувшись к участковому, объяснила:
— Город выделил деньги на установку камер еще при Русанове, но на обслуживание денег не было. Поэтому я была уверена, что это все муляжи.
— А какие именно камеры работают? — спросил капитан.
— Одна уличная, на входе в школу, — объяснил Лапиков. — Она не наша, полицейская, потому и работает. Но то место, куда упала Настя… то есть Анастасия Николаевна, не попадает в ее обзор. Я проверял.
— Я тоже проверял, — кивнул Крюков. — А вторая?
— В рекреации на втором этаже.
— Можете вывести изображение с этой камеры на компьютер Людмилы Михайловны?
— Да, могу, — ответил Лапиков и сел на стул, который ему уступила Царева. Ввел команду, и на экране возникла рекреация возле кабинета английского. И там, на экране, они увидели толпу школьников, наблюдавших за дракой между Маратом и Барковским.
— Ого! Это что, прямая трансляция? — спросил Крюков.
Директор, не говоря ни слова, выбежала из кабинета.
— Знаете, почему я не сомневался, что именно эта камера работает, Игнат Антонович? — спросил Крюков.
— Почему?
— Потому что к этому вопросу привлекали вас. Думаю, вы любили посмотреть на свою возлюбленную: как она заходит, как выходит…
Лапиков сглотнул застрявший в горле комок, глухо ответил:
— Любил…
— Мне нужны записи с этой камеры, — заявил участковый. — Две даты: день самоубийства Истоминой и четвертое апреля. Прямо сейчас.
— Вы вроде в отпуске?
— А вы вроде на свободе? Пока?
Звучало это как угроза. Лапиков ничего не ответил и придвинул к себе клавиатуру…
Врезавшись в толпу школьников, Царева увидела Барковского, который избивал Марата, уже лежащего на полу. Директор схватила лидера класса, оттащила его от его жертвы. У Марата из разбитого носа и губы обильно текла кровь.
— Совсем ополоумели?! — воскликнула директор. — Полиция в школе! От кого, а от тебя, Барковский, я такого не ожидала! Не верила, что ты можешь быть таким жестоким!
— Да откуда вы знаете, что я с ним делал? — неожиданно спокойно спросил Барковский.
— Своими глазами видела — вот откуда!
И Царева показала на висящую под потолком камеру. Вот теперь Барковский удивился и встревожился:
— Хотите сказать, что она работает?
— Как выяснилось, да! И записи с нее прямо сейчас изучает капитан Крюков!
— Интересно… — задумчиво произнес Барковский. — А кому вы не верили, что я могу быть таким жестоким? Видимо, вам кто-то говорил, что я жестокий, а вы не верили. Говорите, раз ляпнули!
Людмила Михайловна не готова была терпеть такой хамский тон. Она цепко взяла Барковского за рукав и строго произнесла:
— Не смейте разговаривать в таком тоне с директором школы, молодой человек!
— Ладно, не буду, — согласился покладистый школьник. — Извините. — И тут же добавил: — Владимиру Ованесовичу, кстати, привет. Скажите, соскучились по физкультуре.
После чего вырвал свой рукав из руки директора и куда-то ушел. Тут прозвенел звонок, и директор воскликнула:
— Что стоим? Быстро по классам! Урок начинается!
Школьники разошлись по кабинетам. Одиннадцатый класс, у которого по расписанию был английский, вошел в «родной» кабинет английского языка. И Царева вошла вслед за ними…
Анна Липатова и Тоша сидели в машине советника юстиции. Тоша, верная своей привычке, с аппетитом поедала мороженое. Липатова закончила свой рассказ и спросила:
— Ну, что скажешь, Тоша?
Эксперт-криминалист пожала плечами:
— А что я скажу? Ничего не скажу. Вернее, так: разбирайтесь вы сами, Анна Анатольевна. Я-то тут при чем?
— Ты его лучший друг!
Тоша кивнула:
— Я Крюкова пятнадцать лет люблю, а все друг. Замуж вышла за нелюбимого, детей ему родила, и опять друг. Когда у него инсульт был, чуть не памперсы
