Тут подоспел Крюков, а за ним — вахтер Филиппыч. Капитан сел на корточки рядом с Барковским.
— Цел? — спросил он у пострадавшего.
А вахтеру приказал:
— «Скорую» вызывайте!
— Не надо «Скорую», — попросил Барковский. — Я вроде цел. Они денег хотели. Я нагрубил. Они накинулись. Нормально…
Крюков осмотрел Барковского, потом взглянул на остальных «спартанцев», спросил:
— И что это было?
Ему ответила Шорина:
— Это вы из полиции, а не мы. Тут на школьника напали, прямо у вас под носом, вот что это было!
В ее словах была явная угроза, однако Крюков ее вроде бы не заметил. Ответил так:
— Нет, это я как раз понял. А вот что вы с нападавшими сделали — я про это хотел спросить. Вы что — подпольная секта школьников-ниндзя?
В его словах не было угрозы; наоборот, в них чувствовалось уважение. И Худяков это сразу оценил:
— Ага, мы — боевые спартанские панды! Особенно Анька Мелкова. Смертельные порезы французским маникюром — секретное оружие школьного подполья!
Все с облегчением рассмеялись. Барковский поднялся на ноги.
— Так, дуйте в школу, — скомандовал Крюков «спартанцам». — Скажите: участковый был на месте, все решил. — После чего повернулся к Барковскому: — Ну что, назрел серьезный разговор?
Тот не удивился, кивнул:
— Точно. Только давайте у меня дома. Приглашаю.
Тем временем Липатова и Тоша сидели в холле психиатрической больницы рядом с Лейлой. Липатова убеждала больную:
— Я знаю, вы меня отлично понимаете. Ваш водитель ничего не видел, следил за уборкой полосы. Но вы все видели. Вы ни в чем не виноваты, и вам ничего не угрожает, просто могут еще пострадать другие люди, понимаете? Вы ведь видели эту девочку?
Лейла испуганно посмотрела на советника юстиции. После долгого молчания произнесла:
— Я им сразу сказала, что видела их. Сразу сказала…
— Их?! — удивленно воскликнула Липатова. — Вы сказали «их»?!
Крюков сидел на кухне в квартире Барковского. Хозяин сидел, приложив к скуле пакет с замороженными овощами, и рассказывал все с самого начала — со своего знакомства с Алиной Русановой. Он передал разговор, который был у него с дочкой директора вскоре после его прихода в школу. Разговор был доверительный, Алина много говорила о своих родителях, а потом неожиданно предложила: «Хочешь быть моим парнем?» Барковский пробовал отшутиться: «Боюсь, я с твоим парнем сравнения не выдержу… Ты дочка директора, такая главная девочка в школе — зачем тебе какой-то ботан?» Однако Алина никаких отговорок не приняла. Спросила напрямик: «Так ты не хочешь?» И когда Барковский отказался, произнесла: «Не хочешь быть моим парнем — станешь моим врагом. Двоечником будешь. Будешь с замухрышками дружить, вроде Шориной. Мальчики будут тебя бить. Берегись. Я все-таки дочка директора. Я всегда получаю, что хочу».
— Короче, с этого момента Алинка на меня разозлилась, — закончил парень свой рассказ. — Очень сильно. Ну и ревновала, конечно. Всякие пакости мелкие устраивала. Да и не очень мелкие…
— Вроде избиения Истоминой? — невинным тоном уточнил Крюков.
Этого Барковский не ожидал; он растерялся.
— Какого избиения?
Крюков достал лист с распечатанной утром фотографией, показал:
— Помнишь этот день?
Барковский разглядел фотографию, спросил:
— Это я?
— Ты. Кстати, голый по пояс.
— Ну, мы иногда в классе переодеваемся, когда там урока нет, — начал объяснять Барковский.
Однако Крюков покачал головой. Он не принял этого объяснения.
— Четвертого апреля ты пришел в кабинет, когда там была Истомина. После этого к кабинету подошла Алина Русанова и стала подглядывать. Еще через какое-то время она встала, шарахнула по двери и убежала. А еще через какое-то время она подкараулила Истомину в подъезде и спустила ее с лестницы, чудом не покалечив. Внимание, вопрос. Что она увидела, подглядывая в замочную скважину?
Барковский бросил быстрый взгляд на участкового, отвел его в сторону. Надо было что-то говорить.
— Ну… я все равно хотел вам рассказать… — заговорил он. — Просто… хотя бы после похорон… Проблема была в том, что Анастасия Николаевна… Короче, она к нам приставала.
— К вам?
— Ко мне. К другим пацанам. Можете их спросить. Постоянно! Трогала, подсматривала. Сама просила, чтобы мы при ней переодевались. И в раздевалке — помните, я говорил? Это она была, как выяснилось.
Однако Крюков упорно гнул свою линию:
— Что видела Алина?
— Я переодевался. Анастасия Николаевна подошла, стала меня трогать. Я ее оттолкнул, а она… полезла целоваться. Я попросил, чтобы она отстала. А она опять… Схватила меня, прижала… Тут за дверью что-то грохнуло. Она поняла, что спалилась! Стала рвать на себе блузку, царапать себя… Сказала, если будет скандал, она все на меня свалит, как будто я ее хотел изнасиловать, понимаете?
В его глазах стояли слезы. А Крюков крутил из газеты журавлика — занимался этим с того момента, как появился на кухне. И вдруг спросил:
— Ты девственник?
Опять Барковский растерялся, не знал, что ответить. Спросил:
— В каком смысле?
— У тебя в ванной две зубные щетки, на расческе — женские волосы, в шкафчике прокладки. А в корзине для грязного белья…
Барковский кивнул:
— А в среднем ящике комода пара лифчиков и трусы женские. Я не девственник и живу не один.
— А с кем?
— Это не ваше дело.
— Не мое. Но Истомина была красивой девушкой. Фигура, волосы, грудь… Неужели она тебе ни капельки не нравилась? Ты же школьник, у тебя на все стоять должно. А ты — оттолкнул, попросил прекратить…
Барковский вскочил. Лицо побелело.
— Да, красивая… — через силу произнес он. — Сдержаться было трудно… Но ведь она же — моя учительница! Учительница! Это же стыдно… Так нельзя! Нельзя!
Его начало рвать. Он попытался добраться до ванной, но зашатался и, держась за стену, сполз на пол. Крюков подскочил к нему, усадил на стул.
— Блин, ну прости! Прости! Ты ж еще пацан совсем! И правда, с вами так нельзя…
Он достал телефон, набрал номер.
— Алло, Тош! Помощь нужна срочно! Тут мальчик один по голове получил, у него,
