– О да, месье Седиль, конечно, месье Седиль, – залебезил он в завершение разговора. – Индокитайская федерация в рамках Французского Союза – это совершенно замечательная идея, месье Седиль. Мне самому очень нравится! Очень! Но генералу де Голлю следовало бы напрямую обсудить это с Хошимином, месье Седиль, главой нашего государства, Демократической республики Вьетнам, не менее легитимным, чем сам де Голль.
– Погодите, месье Чанг, можно я запишу, говорите помедленнее…
– О да, месье Седиль… Но не хотите ли выпить, полковник?
– Очень хочу, – сразу же оживившись, закивал Седиль.
Товарищ Чанг прогулялся до шкафчика и вынул оттуда пузатую бутыль, остававшуюся там еще со времен адмирала. Разлив коньяк, он двумя руками поднес бокал Седилю. Тот дождался, пока Чанг пригубит первым, и с видимым наслаждением начал хлебать свой, запрокинув голову и выставив напоказ жадно прыгающий кадык. Товарищ Чанг стоял у окна, выходившего на автосалон Бенье, и, прижавшись лбом к стеклу, мрачно разглядывал сутолоку на углу бульваров Боннар и Шарне. Он находил Сайгон прекрасным и очень хотел властвовать над ним, но понимал, что уже, скорее всего, не получится.
– Налейте себе еще, полковник, – сказал он гостю, не оборачиваясь. – Это добрый коньяк.
– Премного благодарен, – с готовностью отозвался Седиль и наполнил свой бокал до краев. Он от души хлебнул еще, высоко поднял бокал над собой, удовлетворенно разглядывая темно-янтарную жидкость в лучах заходящего тропического солнца, и уже заметно заплетающимся языком торжественно воскликнул: – Да здравствует Франция!
20На следующий же день товарищ Чанг и полковник Седиль дали совместную пресс-конференцию. Все население Сайгона и Кошиншины, разумеется, интересовало политическое будущее страны, проще говоря, кому на этот раз достанется власть над нами. Итоги пресс-конференции наутро были опубликованы в местной печати, и, когда дядя Нам, выкурив свою утреннюю трубочку, забылся мертвецким сном, Софи принесла мне из его комнаты целый ворох газет. Один известный журналист, Хай Чынг, писавший в «Курьер де Сайгон» под псевдонимом Очевидец, в частности, сообщал следующее: «Среди прочих присутствовавших представителей СМИ выделялся бледный молодой человек в пижонистом черном костюме из широких, мешковатых брюк на подтяжках и пиджака с полами до колен и с накладными плечами. Именно он больше других заставил нервничать уважаемого представителя Вьетминя, когда напрямую спросил его, кто же именно избрал Исполнительный комитет Вьетминя в Кошиншине и чем была легитимирована его власть. Ответ господина Чанга был примерно таков: „Мы лишь временно заполнили вакуум власти в Сайгоне и собираемся постепенно передать всю ее полноту народным комитетам районов и предприятий… Что же касается моего политического ответа, – при этих словах он вынул из кобуры свой увесистый маузер и положил его прямо перед собой на стол, – то я тебе его дам в другое время и в другом месте“. Думаю, не стоит и упоминать о том, какое впечатление о моральном облике новой власти вынесла почтенная публика из этого ответа».
«Впрочем, – продолжал Очевидец, – не совсем ясным остался окончательный ответ на вопрос, волновавший всех присутствовавших, а именно – кому же все-таки окончательно достанется власть над нами в этот раз? Присутствовавший на пресс-конференции делегат Сопротивления, или, если угодно, так называемой „сражающейся Франции“, некий полковник Седиль и глазом не моргнув, без всякого стеснения утверждал, что якобы многое зависит от способности Вьетминя поддерживать порядок и пресекать факты грабежей и мародерства на территориях „наших владений“ (sic!), что, мол, только тогда, когда будет окончательно установлен порядок, можно будет приступить к формированию нового правительства Кошиншины и полнейшей реализации положений алжирской Декларации генерала де Голля. Надо отметить, что, хотя слова его звучали туманно и многообещающе, вид у полковника был весьма внушительный».
Пока я читал «Курьер» и прочие газеты, в центре города послышалась беспорядочная стрельба. Поскольку дядю Нама после трубки не разбудил бы и артиллерийский обстрел, а Софи испуганно пряталась под кроватью в детской, я смог спокойно и беспрепятственно улизнуть на улицу в самый драматичный момент. Я уже знал, что уберечься от шальной пули было легче без велосипеда, и поэтому короткими перебежками, то и дело поворачиваясь бочком, я уже вскоре добежал до места основных событий. На бульваре Республики, еще совсем недавно называвшемся бульваром Парижской Коммуны, он же в прошлом бульвар Нородома, из всех репродукторов крутили речь Хошимина, в которой он объявлял всему миру о национальном суверенитете Демократической Республики Вьетнам. На деревянных подмостках, возведенных за собором пару недель назад, положив руку на рукоять своего маузера, торчавшего из огромной деревянной кобуры, как всегда залихватски свисавшей с пояса, придав себе величественную, по его представлениям, позу, возвышался над толпой кривоногий, пузатый товарищ Чанг с избранными участниками Исполнительного комитета. Толпа была организована в четыре стройные колонны, явно готовившиеся торжественно промаршировать перед Чангом сотоварищи после окончания выступления дядюшки Хо. Голос вождя потрескивал в эфире, и, если бы не родная речь, я бы принял его за японского императора. Интонации в любом случае были не менее сановитыми, тем более что в данном случае речь шла о победе, а не о поражении. Это были интонации человека, облеченного властью.
Самой крупной и лучше всех вооруженной была колонна Вьетминя, чьи ряды были раздуты «Авангардной молодежью» и татуированными пиратами, самоназвавшимися «Комитетом налетчиков». За ними следовала колонна националистов, чьи ряды также были существенно раздуты за счет солдат капитулировавшей японской армии. Этим на все наплевать, они хотели только сражаться и умирать, и борьба Вьетминя против западного колониализма показалась им самым достойным выбором. Кроме них здесь же присутствовали каодаисты и приверженцы другой небольшой секты Хоа-хао, вооруженные до зубов. Их вел Безумный Бонза, длинноволосый шизофреник, то и дело хватавшийся обеими руками за голову, потому что его посещали пророческие видения. Именно пираты стреляли в воздух в ответ на призывы и лозунги Хошимина. Марш мне понравился. Но сразу после него начался погром. Не помню, отдавал ли товарищ Чанг такие приказы, но толпа как-то спонтанно хлынула в сторону желтого здания на Катина в поисках членов голлистского Экспедиционного корпуса, по слухам уже занимавшего все бюро вишистской администрации. Повсюду слышались дружно подхватываемые толпами крики: «Смерть французскому империализму!» Попадавшимся под горячую руку французам приходилось несладко – их жестоко избивали, к тому же там и сям опять слышалась беспорядочная стрельба. Стреляли на бульваре Боннар, стреляли на Центральном рынке, и лишь когда вместе с кромешной тьмой на Сайгон хлынул очередной тропический ливень, стрельба утихла.
Я вернулся домой поздно вечером, крича: «Смерть французскому империализму!» на всю
