Сэр Грейси решил, что прорвать блокаду можно было при поддержке с воздуха, но к его досаде лорд Маунтбаттен Бирманский категорически отказывался согласовывать использование военной авиации против гражданского населения. Тогда англо-французские силы выбросили белый флаг и срочно запросили Вьетминь о перемирии. За стол переговоров сели Грейси и Седиль с одной стороны, доктор Фам, товарищ Чанг и товарищ Вьет из ханойского ЦК с другой. Грейси и Седиль просили у коммунистов риса и освобождения заложников, но товарищ Вьет требовал от союзников национального суверенитета для единого Индокитая и признания контроля Вьетминя над ним. В конце концов Грейси и Седиль переглянулись, дружно втянули животы, затянули пояса еще на одну дырочку и энергично покачали головами, отрицая саму возможность немедленной деколонизации. Товарищ Вьет хлопнул дверью, доктор Фам и товарищ Чанг, неловко помявшись, побежали за ним вдогонку. Сделка не состоялась.
Меньше чем через неделю в одном из районов сайгонского «красного пояса» патруль из английского офицера, трех индусов и гурков попал в засаду и был безжалостно перебит. Хрупкое перемирие разлетелось вдребезги, и англичане, как по сигналу, бросили своих верных гурков и печальных японцев под партизанские пули во всех направлениях, пытаясь прорвать плотное удушающее кольцо блокады хотя бы на одном из них. Завязались упорные бои, и наши ночи снова окрасились вспышками гранатных взрывов, канонадой минометов и стрекотом автоматных очередей. Партизаны перевели все свои силы в контратаку. Несмотря на выкашивавший их ряды огонь, они все равно перебирались на утлых джонках через реку Сайгон, и те из них, кто избежал смерти от пуль, прорывались к Центральному рынку, чтобы убить или вывести из строя хотя бы одного врага. Здесь, на улицах нашего района и чуть поодаль, у стен рынка, завязывались жестокие рукопашные драки с гурками на ножах, то и дело прерываемые выстрелами постоянно прибывавших французских подкреплений. Лавки и продовольственные склады в районе рынка вновь охватывали языки пламени поджогов, и вновь пожарники тушили их под перекрестным огнем.
Дядя Нам уже совсем выздоровел и тоже постоянно подбегал к окнам, чтобы отогнать нас и поглазеть на происходящее.
24В последующие дни атаки Вьетминя росли в геометрической прогрессии, впрочем так же, как и его потери. Волны слепого и отчаянного героизма повстанцев разбивались о рифы отпора карателей, отлично вооруженных и подготовленных. Трижды коммунисты кидались на занятый вражескими спитфайрами аэродром, на радиостанцию, портовые доки, электростанцию, точки системы водоснабжения и трижды покрывали подступы к вражеским редутам своими телами. Первыми под пули зачастую шли японцы, освобожденные с одной и дезертировавшие с другой стороны. Осознавая, что интервентов не победить голыми руками и энтузиазмом, командиры Вьетминя наконец отдали приказ отступить и сосредоточиться на блокаде города. Тогда Грейси возобновил попытки прорвать окружение. На сайгонских окраинах, на самых подступах к «красному поясу» индусы и гурки по приказу английских офицеров дотла сожгли несколько трущобных районов из соломенных хижин и глиняного самостроя, в которых, они считали, могли укрываться коммунисты. Уцелевшие семьи, бежавшие из охваченных огнем гетто, побросав свои убогие жилища и нехитрый скарб, были интернированы под дулами винтовок для последующей отправки на каторжные работы в дальние лагеря.
Когда британцы были уже близки к завершению грязной работы, в Сайгон с помпой прибыл голлистский генерал Леклерк[43]. По Катина триумфально залязгали французские танки и броневики, торжественно встреченные лояльной публикой, ну ни дать ни взять «тигры» и «пантеры» на Елисейских полях! Когда французская бронетехника форсировала переправу в Шолон и сэр Грейси бросил на зачистку района отряды верных гурков, пираты из «Комитета налетчиков» взорвали на прощание столбы телеграфной станции и рассеялись в южном направлении, чтобы залечь на дно в селах, затерянных среди водных гладей Долины джонок. Точно так же, когда англо-индийские войска занимали после этого ключевой треугольник «красного пояса», партизанская основа беззвучно и бесследно растворилась в окружающих Сайгон густых джунглях с их буйным цветением жизни, никогда не сдающейся, неунывающей и непобедимой.
Наконец, когда на северном направлении отступили воины из каодаистской секты, в изголодавшийся город хлынули щедрые потоки провианта. Французские войска, чиновники, служащие тем временем продолжали прибывать и прибывать – по морю, по воздуху, по суше. Сэр Грейси, передав Леклерку соответствующие полномочия, вылетел в Лондон с чувством выполненного долга. Вслед за ним отбыли верные гурки. А французские колониальные войска продолжили беспрепятственно занимать территории Кошиншины, углубляясь все дальше на Север, вплоть до лаосской границы и курортного Ньячанга, где отсиживался на своей вилле бывший император Бао Дай, ныне ставший простым гражданином. Леклерк телеграфировал де Голлю с тонкинской границы. Но великому Шарлю было уже не до этого.
Лидеры Сопротивления, а за ними и французский народ, еще не догадываясь о том, что Франция – это и есть де Голль, все настырнее противоречили ему. Сначала всенародный референдум, а за ним и выборы в Учредительное собрание неожиданно привели к временной власти левую Трехпартийную коалицию, с преобладанием марксистов. В соответствии с волеизъявлением французского народа, не желавшего иметь более ничего общего с позором Третьей республики, все три партии тогда уселись за разработку новой Конституции. Де Голль в тот раз подумал, что это будет потеха, и решил выждать. Но, к его раздражению, проект, разработанный коалицией, метил явно в него самого, так как подразумевал ограниченную и формальную президентскую власть. По существу, лидеры Сопротивления предлагали ему исключительно представительские функции. Более того, коммунисты настойчиво продвигали идею однопалатного парламента. Это было так похоже на них! Сама по себе эта концепция была вульгарным упрощением аппарата государственной власти. Без Сената, без Верхней палаты, без профессиональной, хирургической безжалостности институтов косвенного представительства исчезала проверенная веками система сдержек и противовесов, позволявшая тормозить, запрещать и отклонять тысячи популистских поползновений, исходящих от неразумных масс.
Но самый болезненный личный выпад против национального лидера совершили социалисты, когда выдвинули требование об урезании военных расходов на двадцать процентов в пользу мирного строительства. Де Голль картинно подал в отставку и воззвал к народу из Байе, того городка, куда, как только его освободили англичане, генерал триумфально высадился на французскую землю во время войны. Лидер попытался объяснить своей наивной нации, зачем ей нужны Сенат и президент, то есть он сам. Потом он начал лавировать между тремя партиями, выбрав себе в естественные союзники христианских демократов, которые все же вынудили марксистский блок пойти на новый референдум по принятию Конституции. При помощи
