— Ребята, посмотрите внимательно друг на друга, — просит Ксавье. — Никто не потерялся? Все здесь?
Дети перешёптываются, зовут друг друга по именам.
— Амелия?
— Я тут.
Она подходит к священнику, вкладывает маленькую руку в его ладонь. Вторая рука поддерживает спрятанный под платьем стеклянный шар. Вот как она с ним побежит? Но и куда она без него…
— Тома? Себастьен? Жан-Паскаль? — окликает отец Ланглу своих провожатых.
— Здесь, — звучит далеко впереди. — Идём?
— Идём. Ребятки, помните: очень тихо, быстро и слушаемся старших! — напоминает священник.
— Играем в путешествие! — таинственным голосом сообщает Сорси. — А кто первый скажет слово, тот моет полы в туалете!
Малыши хихикают, старшие дети сдержанно улыбаются. Процессия впереди приходит в движение, и Амелия уверенно тянет отца Ксавье за собой. Он идёт, погружённый в свои мысли, прислушиваясь к тишине, оставленной позади.
«Где же ты, сынок? Ты всегда держал своё слово, помнишь? Что же случилось, почему ты не вернулся? Если бы меня слушал Бог, я молил бы его, чтобы ты просто сбежал. Но Бог глух и слеп, а ты никогда бы так не поступил. Вы с Вероникой всегда были удивительно сильны и терпеливы. Я плохо знал вашего отца, но почему-то думаю, что вы оба похожи на него. Говорят, Советник Бойер был очень жизнелюбивым и справедливым человеком. И ты такой, Жиль. Ты тянешься к свету, ты сам и есть свет и несёшь его людям. Я никогда не говорил тебе, как тяжело мне было смириться с твоим уходом из Собора. Я разумом принял твой поступок, но сердце тебя так и не отпустило. Сынок, вы с Веточкой — мои вдох и выдох. Вы мои столпы мира. Если есть у Азиля живая душа, то я точно знаю: она разделена пополам и заключена в брате и сестре Бойер. И в ней — вся красота маленького, обречённого мира. Всё сосредоточено в вас: ум, терпение, жизнелюбие, верность, любовь, отвага и самоотверженность. Веточка, почему я всё ещё чувствую тебя здесь? Жиль, отчего мне кажется, что ты сейчас меня слышишь?..»
Где-то по краю области зрения скачет яркий блик. Словно маленький Жиль играет с зеркалом. В детстве это был его любимый трюк: пускать солнечный зайчик рядом с лицом Ксавье так, чтобы тот его не заметил.
Слезятся глаза. Жиль, не надо. Дети не должны видеть, как мой мир осыпается осенними листьями.
— Отец Ксавье, — Амелия щекочет пальчиком его ладонь. — Ладно, я помою туалет. Можно, я скажу?
В горле ком. Он просто кивает.
— Мама тут. Сказала, что всё будет хорошо.
Ксавье благодарно сжимает маленькую ладошку девочки. Странный ребёнок. В ней чужая кровь, но до чего же это дитя Веточки…
Тоннель впереди ветвится, и священнику приходится сосредоточиться, чтобы проследить за детьми, которые могут свернуть не туда. Кто-то из младших спотыкается, падает, и под сводами Подмирья раздаётся оглушительный рёв. К плачущему малышу спешит Сорси, подхватывает на руки, что-то шепчет, укачивает.
«Как же мы их всех доведём? — тревожится Ксавье. — И самое главное — куда?»
Он глядит на них — чистых, накормленных — и понимает, что неважно, куда они идут. Важнее, что никто не будет смотреть на его детей через прицел.
Метров через триста внезапно гаснет свет. По толпе проносится перепуганный визг, плач.
— Тише-тише! — пытается успокоить ребят Ксавье. — Мы вместе, ничего страшного нет. Это просто кто-то большой закрыл глаза. Закроем глаза. Это же не страшно?
Кто-то из провожатых впереди включает фонарь, и луч света гладит взволнованных детей по головам. Старшие держат самых маленьких на руках, следуя примеру Сорси. Ксавье переводит взгляд вниз: Амелия прижимается к его ногам. Амелия и ещё человек семь. Шагу невозможно ступить.
— Всё хорошо, — улыбается Ксавье. — Мы уже скоро придём. Это просто приключение у нас на пути. Идём за лучом света, скорее.
«Я не помню их имён, — с сожалением думает он. — Их так много, а я почти никого не помню. Это же так важно, когда к тебе обращаются по имени…»
Бетонный пол под ногами сменяется брусчаткой. Значит, они спускаются. Ещё метров семьсот — и выход на нижний уровень, который напрямую выведет их за черту Второго круга, на берег Орба. Там, где Ксавье оставляет лодку, когда посещает Ядро.
Амелия снова подёргивает священника за рукав. Он останавливается и склоняется к девочке.
— Что такое, конопушка?
Малышка напряжённо вглядывается в темноту позади них.
— Не надо туда.
— Куда?
— Туда, куда идём.
— Почему?
Лицо Амелии в пляшущем свете от фонаря выглядит пугающе. Тёмные, унаследованные от отца глаза смотрят куда-то за Грань. Ксавье почти не сомневается, что этот ребёнок видит больше других.
— Глубоко там.
Пока Ксавье размышляет над значением её слов, впереди возникает замешательство. Дети останавливаются, по толпе бежит гомон. Сорси с кудрявым мальчуганом на руках беспокойно озирается. Вдоль стены тоннеля к священнику пробирается один из старших мальчишек, Рауль.
— Отец Ксавье, дальше нет дороги, — докладывает он, стараясь держаться спокойно. — Там вода. Месье Йосеф просил вам передать.
Отец Ланглу пробирается вперёд, осторожно лавируя между детьми. Ловит их доверчивые взгляды, ободряюще улыбается. Нельзя показывать им, что всё идёт не так. Ни в коем случае.
Под ногами хлюпает, сандалии мгновенно промокают. Дети рядом переминаются с ноги на ногу, показывают друг другу вниз. Ксавье не нужно даже присматриваться, чтобы понять, что вода прибывает.
— Тома! — зовёт священник.
— Отец Ксавье, шлюзы! Они открыли шлюзы! — доносится со стороны идущих впереди. — Все назад! Уходите!!!
— Младших на руки! — командует Ксавье громко и спокойно. — Ребята, идём другой дорогой. За мной!
По щиколотку в воде он спешит назад, по пути подхватывая под мышки двух малышей лет четырёх. Несколько минут спустя его догоняет Сорси.
— Куда мы теперь? — спрашивает она. Голос дрожит.
— Возвращаемся к развилке. Попробуем выйти через левый тоннель.
— Куда он ведёт? — допытывается девушка. — Что
