Минск, один из особняков в старой части города, штаб-квартира регионального центра Абвера
Адмирал Канарис задерживался в Минске. Он хотел как можно скорее закончить разработку операции «Эшелон» и приступить к ее реализации…
Адмирал рассмотрел предложенный полковником Бергом план операции. Проанализировал он и материалы недавно провалившейся операции «Золотой трезубец». Операции во многом схожие, но цена и, соответственно, значимость у них совсем разные. Если в провалившейся операции речь шла примерно об одном миллиарде долларов, то в предстоящей стоимость драгоценных металлов могла зашкалить за 100 миллиардов. А какой будет мировой эффект!? Если конечно «Эшелон» удастся…
Канарис понимал меру своей ответственности, если операция провалится. Тем более, что скрыть ее даже от своих немецких партнеров не удастся. Наверняка, ищейки Шелленберга, да и Риббентропа уже в курсе русской операции…
Адмирал решил подстраховаться. Он хотел использовать в своих интересах огромные возможности начальника Верховного командования Вермахта (Вооруженных сил Германии) Кейтеля. А в случае неудачи свалить вину на Вермахт. Хорошо зная своего начальника, педанта генерал-фельдмаршала Кейтеля, он написал обстоятельную и пространную докладную на шефа. В ней разведчик подробно и «слегка» гипертрофированно изложил необходимость драгметаллов для германской промышленности, выпускающей технику, оборудование и всевозможные приборы для нужд армии. Испрашивал Хитрый лис (так за глаза в верхних эшелонах власти Третьего рейха называли адмирала) и некоторых дополнительных полномочий в рамках предстоящей операции…
Кейтель оперативно принял решение, наложил резолюцию — действуйте…
* * *Пошел дождь, капли звонко ударяли по обшивке автобуса.
Всматриваясь в мелькавшие за окном кадры, Ермолай почему-то загрустил. Вспомнил свой родной Ленинград, часто дождливый и туманный… затем маму… Она работала сейчас по 12–14 часов на заводе в Ирбите! Вспомнил ее натруженные руки и суровые слова во время последней встречи —
«Мы должны сделать все для победы, сын. Мы должны отомстить и за нашего папу. Мы должны победить…».
«Она права, — воскликнул Ермолай. — Мы должны фашистам за все отомстить! Мы должны победить!..».
* * *Москва, штаб-квартира Главного разведывательного управления Генштаба Красной армии, кабинет начальника
— Как вы могли упустить этого любовничка! — распекал генерал испуганного молодого светловолосого плечистого лейтенанта. — Вы его могли взять десять раз! Взять спокойно! Лейтенант Седых!? Вы что, на фронт захотели? В штрафбат?
— Виноват, товарищ генерал.
Комиссар Голиков грозно смотрел на подчиненного.
— Я не ожидал от него такой прыти, — вяло оправдывался лейтенант. — Казалось бы, зачем честному человеку так быстро убегать…
— Он действительно может быть честный человек, нам ему пока нечего предъявить. А убегал он возможно просто потому, что не хотел светиться с замужней женщиной. А возможно, он засек слежку…
Когда хозяин кабинета немного успокоился, присутствующий полковник Селезнев спросил:
— Товарищ комиссар, доставить Елизавету Жохину к вам на допрос?
Какое-то время генерал Голиков раздумывал.
Затем вымолвил:
— Нет, лишний шум нам не нужен. Мы сейчас с лейтенантом поедем к ней домой, там на месте и побеседуем…
* * *Метростроевская улица
На диване сидит заплаканная молодая женщина. Напротив на стуле серьезный комиссар Голиков, за ним стоит навытяжку молодой светловолосый лейтенант.
— Лиза, нам все известно и глупо отпираться, — говорит генерал. — Или вы хотите, чтобы мы пригласили ваших соседей, и они подтвердили факт прихода к вам на ночь молодого мужчины?
— Я вам все расскажу, только дайте слово, что ничего не скажете Сапеге.
— Если вы действительно скажете все, то я ничего не сообщу Василию Васильевичу.
— С Бобом мы познакомились случайно, недели две назад.
— Значит, Боб, — ухмыльнулся генерал.
— Да. Цветы, внимание, соучастие, приятные слова, что еще нужно одинокой в душе женщине.
— Как его имя и фамилия?
— Он представился как Боб или Борис. Фамилию я не знаю.
— Лиза…
— Я действительно не знаю!
— Где он работает, живет?
— Не знаю.
— Он первым пошел на знакомство?
Женщина задумалась. На самом деле она сама заприметила уверенного мужчину спортивного типа. Сразу подумала, что наверняка он хорош в постели. Вымолвила:
— Точно, он первым обратился ко мне.
— Как можно пускать в дом практически незнакомого человека? Тем более в условиях войны?
— Я знаю, вам меня не понять, не понять несчастную женщину, — слезы полились из женских глаз. — Только осуждаете…
— Во-первых, ваш моральный облик нас не интересует. Хотите жить в праздности и разврате, живите, пока есть возможность. Во-вторых, успокойтесь, иначе мы никогда не закончим наш разговор. Поймите, для нас важна каждая деталь, соберитесь…
— Вспомнила! — воскликнула женщина. — Он мне как-то рассказывал про артистов и сказал, что тоже артист. Я, правда, тогда не придала этому значения. Подумала, что просто соврал для красного словца.
Генерал задумчиво кивнул.
— Вы ему что-либо говорили о работе Сапеги?
Женщина платком смахнула слезы, в упор взглянула на генерала и тихо выдавила:
— Нет.
— Боб расспрашивал о работе Сапеги, о его товарищах по работе?
— Нет.
— Но он же к вам пришел именно тогда, когда Сапега уехал в командировку? Он знал о командировке?
— Нет-нет! — воскликнула женщина и забилась в истерике.
Генерал тяжело вздохнул, покачал головой и поднялся.
Глядя строго на несчастную женщину, безапелляционно вымолвил:
— Сейчас вы, гражданка Жохина, вместе с лейтенантом составите фотопортрет Боба. Попрошу также из Москвы никуда не выезжать, вы нам еще понадобитесь, — и решительно направился к выходу…
* * *Норейко рассказывал какую-то веселую историю майору Ноздрину, оба они почти непрерывно раскатисто смеялись. Истомин задумчиво смотрел в окно.
«Если дождь разойдется, — невесело подумал Ермолай, — никуда мы не улетим».
А дождь, казалось, все усиливался.
Когда автобус остановился в аэропорту, дождь лил как из ведра.
— Что прикажете нам делать, товарищ майор? — недовольно обратился Норейко к Ноздрину.
— Я сейчас сбегаю в метеослужбу и узнаю все о погоде, — поднимаясь со своего места,
