– Да Светка опять… Теткам нашим мозги прочищает. «Ребенка – на поверхность, он – мутант, мало ли что…» Тьфу. Коза, – в сердцах выговорил парень, глядя в потолок.
– А ты, значит, считаешь, что это нормально – поселить в бункере зубастую тварь?
– Он – не тварь. Он – человек. Да, немного быстрее развивается, но что с того? Если бы Марина была в здравом рассудке, она бы многое нам рассказала, а так ее дневник, по-моему, все доходчиво объяснил. Если бы малыш был кровожадным монстром, он бы таким и появился на свет, – возразил Женя, не глядя на товарища.
– Ты видел этого мутанта? Ну, который Марина. Как непривычно нормальным именем звать хищную гадость, ты бы знал. Нога до сих пор толком не заживает, врач сказала, какую-то дрянь занесли, разодрала она меня – мама не горюй. Еле дохромал тогда до дома, вся повязка в крови была. Ты хоть раз ее видел?
Слава поежился, вспоминая страшную дождливую ночь, когда они с Николаем нашли злополучный дневник и ребенка.
– Видел краем глаза. Мелькнула возле четырнадцатого дома, скрюченная, шерсть на загривке дыбом, и глаза мутные, в половину морды. Страшная такая. Но можно угадать, что когда-то это был человек.
– Человек… Да, на фотографии девочка что надо. А у меня крыша едет, как начинаю об этом думать. Не дай бог ребенок во что-то такое превратится, – Слава вздрогнул, суеверно постучал себя по лбу.
– Да даже если так, мы с тобой вчера в дневнике прочитали еще раз – пока мутация завершится, пройдет не меньше трех дней, как это было у детей в бункере Гуманитарного института. Если Сережа начнет мутировать, мы его успеем вернуть на поверхность. А пока что – это ребенок, совсем малыш, и наверху он погибнет, – пытался убедить друга Евгений.
– Слушай, ты прикинь. Были вот люди, жили себе спокойно, никого не трогали, детей растили, новое общество строили, науку и культуру развивали, в общем, все у них хорошо было. А потом – раз! – и стали все мерзкими тварями. Это же фантастика какая-то, такого даже в книжках не пишут, у кого ума хватит на такое? Только у природы. А Марина эта была раньше женщиной, а стала монстром. Это две разные Марины. И сочувствовать ей нечего, сейчас она любого из нас вместе с химзой сожрет и не поморщится, – Славу начал раздражать этот разговор.
Такие речи звучали в бункере уже месяц. У людей в голове не укладывалась фантастическая история студентов из Гуманитарного института, а необъяснимое порождает страх. И страшнее всего было, оттого что на глазах у изумленных жителей убежища месячный младенец осмысленно глядел и улыбался, молча улыбался во все свои зубы.
– Слав, вот ты со мной вместе читал этот дневник, видел записки, которые писала Марина. Тебе ее не жаль? Мне вот жаль. Я хочу, чтобы ребенок жил хотя бы в память о ней. Она – человек. По крайней мере, когда-то была. И ребенок тоже, – в голосе Жени послышалась грусть.
Парень встал с кровати, зашагал по комнате, явно волнуясь.
– Это тебе Николай Ильич мозги промыл? Его слова – в память, жалко… Чушь какая, нам бы тут самим выжить, а тебе – жалко… – задумчиво и зло выговорил разведчик.
Евгений не ответил. В дверь постучали.
– Мальцев, тебя к командиру, – передал дежурный.
Слава встал с кровати и неохотно направился к двери, слегка прихрамывая.
– Если Светка еще там, то хрен ему покажи, – с обидой на отца напутствовал его друг.
* * *– Скажи, Слава, куда ты ходил вчера? – вкрадчиво спросил Егор Михайлович.
– Как вы приказывали, на станцию, там ярмарка была в подвале торгового центра. Выменял у военных мяса и овощей, отдал лампочки. Отчитался старшему смены и пошел отдыхать, – удивленно ответил парень.
– Значит, все-таки военные… – задумчиво и грустно протянул командир. – И, видимо, наш дневник Алексеевой находится там же?
– Дневник? – удивился разведчик.
– Да-да, дневник, который ты продал военным, – сквозь зубы процедил командир.
– Егор Михалыч, да вы что, не трогал я ваш дневник. Мы с Жекой его вчера читали, а потом Жека его на место вернул, в сейф, – растерянно оправдывался парень.
– Если это правда, то сейчас мы вместе пойдем к старшему смены, мне доложили, что твой рюкзак еще не прошел дезактивацию. Если в нем обнаружатся патроны, то я буду точно уверен, что дневник взял ты, – зло и холодно ответил начальник.
– Егор Михалыч, вы что? Там только рожок к Калашникову, больше ничего, проверяйте.
Рюкзак действительно стоял нетронутым, смена дежурных у дверей еще не успела его разобрать. Начальник кивнул, и дежурные в резиновых перчатках начали выкладывать на пол содержимое рюкзака. И на пол посыпались патроны, а следом за ними выпала фотография, запечатлевшая Марину и Евгения Иваненко на фоне моря…
– Что это? – разведчик был бледен, как полотно.
– Слава? Неужели это правда? – чуть слышно прошептал Николай, не веря своим глазам.
Парень в упор посмотрел на командира, но не смог выдержать презрительного взгляда. Он все понял. Оправдываться было бесполезно, его подставили, жестоко и цинично.
– Это не мое. Я не трогал, – прошептал Слава, отходя к стене.
Егор Михайлович вытащил из-за пояса пистолет.
– Егорушка, не надо! Это жестоко! – взвизгнула Светлана, повисая у него на руке.
Начальник оттолкнул ее.
– Последнее слово, предатель! – сухо потребовал Коровин, направляя дуло на разведчика и взводя курок.
– Егор, не надо! Ты не разобрался! Вдруг это и правда не он! – крикнул Николай.
Начальник перевел пистолет на него.
– Еще один писк, и я пристрелю тебя, мутантского выродка и эту мразь, всех вместе! – процедил он. – Последнее слово!
– Передайте Жене, что он был прав, – с трудом выговорил Слава. Его светлые волосы, мокрые от пота, прилипли ко лбу, щеки побелели от ужаса.
Выстрел эхом разнесся под сводами бункера. Накалившуюся до предела ситуацию нужно было спасать кровью. И злые бесы человеческого гнева ее получили. Предатель был найден и казнен без суда и следствия. Тяжелое напряжение последних дней перед бурей лопнуло.
Женя влетел в комнату дезактивации, прежде чем от любопытных глаз закрыли дверь.
– За что? – прошептал он, бросаясь к другу. – Отец, за что?!
Егор Михайлович даже не взглянул на сына.
– Через десять минут жду у себя, – бросил он и вышел прочь. Следом Николай вывел плачущую Светлану.
– За что, Слава? – прошептал парень, глядя в невидящие глаза друга. На губах разведчика вздулся кровавый пузырь, он хотел что-то сказать, но не смог.
– Не прощу, никогда не прощу, – шептал Женя, баюкая на коленях мертвого товарища.
Через четверть часа юноша стоял в кабинете отца. У его ног лежал рюкзак с химзащитой.
– Назначаю тебя старшим. Цель – выяснить, правда ли дневник находится у военных. Если это так, надо найти способ его вернуть, – сухо сказал отец.
– Зачем ты это сделал, отец? – тихо спросил Женя, исподлобья глядя
