Перерезаю скотч на Викиных руках. Она гнет кисти, разминает запястья, а потом обнимает, ревет белугой и плачет навзрыд. Меня самого трясет, и я тоже не выдерживаю, давая волю чувствам. «Ярость» и «Праведный гнев» уходят, накрывая жутким откатом и оставляя меня с Викой и слезами, которые я не в силах сдержать.
Меня поражает выдержка Вики – она не задает вопросов, не бьется в истерике, не требует объяснений. Моя женщина, кажется, понимает, что пока не время и не место. Еще ничего не кончено, и непонятно, что делать с Гречкиным. Оставлять его в живых нельзя. Кому полиция поверит – сотруднику мэрии или безработному мне? Да еще и в ситуации с мертвым полковником.
– Давай оденемся, – шепчет Вика, отстраняясь. – Я поищу, во что. А ты смотри, чтобы этот, – она показывает на чиновника, – не сбежал.
– Постой. Возьми, мало ли, – я протягиваю ей пистолет. – Он снят с предохранителя, аккуратнее с ним.
Пистолет Макарова модернизированный
Огнестрельное оружие. Калибр: 9 мм.
Прочность: 76 %.
Она с опаской берет ствол, пару секунд разглядывает его, задумчиво смотрит на Гречкина и оставляет нас наедине. Пока ее нет, я нахожу скотч и связываю мстительному гаду руки и ноги. Остатками ленты обматываю голову, заклеивая ему рот и глаза, оставив открытым только нос, чтобы дышал. Света он больше не увидит.
Вскоре Вика возвращается, уже одетая в свой деловой костюм, в котором ходит на работу, но босая – туфли, как и свою сумочку, она держит в руках.
– Сходи, умойся, там есть умывальник, – говорит Вика. – На тебя смотреть страшно. Фил, что они с тобой делали? Ладно, запах гадкий, но ты будто грязевые ванны принимал.
– Сеанс грязевых ванн, скажу прямо, затянулся… – пытаюсь отшутиться, но сам внимательно наблюдаю за ее реакцией.
Обнимая, я заляпал ее, но сейчас она в порядке – все смыла. Вика едва заметно улыбается уголком рта, но я вижу тревогу в ее глазах. Боже, как она может думать обо мне в такой момент? После всего, что эти твари чуть с ней не сделали…
В прихожей нахожу умывальник, рулон бумажных полотенец и наспех стираю с себя грязь. Потом мою руки, лицо, шею и подставляю голову под струю холодной воды, наблюдая, как стекающая в раковину чернота постепенно светлеет, а крупинки земли оседают на дне.
Тем же бумажным полотенцем обтираюсь, не экономя рулон, после чего возвращаюсь к Вике. Она сидит за столом в другом конце комнаты, подальше от дивана с отключившимся Гречкиным.
– Фил, оденься пока в это, – она протягивает мне добытое из хозяйского гардероба.
Натягиваю охотничьи штаны, свитер с высоким горлом, шерстяные носки, ноги обуваю в высокие берцы. Они немного жмут, но терпимо.
Сажусь рядом.
– Расскажи, что произошло?
– Вчера приехала к тебе после работы. Ты не открываешь…
– А ключи ты отказалась брать…
– Да-да, так что стояла на площадке и звонила тебе. – Ее взгляд затуманивается, и она бесстрастно, рублеными предложениями, рассказывает дальше. – Ты не отвечал. Я решила, что что-то случилось. Забеспокоилась. Спустилась вниз. Твой сосед – какой-то старик – сказал, что сидит здесь давно, но тебя не видел. Я пошла в твой фитнес, нашла тренера по боксу. Он подтвердил, что ты был, но давно ушел. Все это время я продолжала тебе звонить. Не знала, что еще делать. Набрала Киру, но она сказала, что с тобой не говорила и не виделась. Она распереживалась, но тут от тебя пришла эсэмэска.
– Это был не я.
– Теперь я знаю, но в тот момент успокоилась и успокоила Киру.
– Что было в эсэмэске?
– Сейчас, – она достает из сумки телефон. – Вот, смотри.
Я пролистываю нашу с ней переписку до вчерашнего вечера. Первое не мое сообщение гласит: «Викуся, встретил друга детства, сидим с ним в кабаке «Три медведя»!!! Подгребай!!!». Чуть ли не после каждого слова стоят многочисленные скобочки – смайлы.
– Викуся?
– Ага. Кто это писал, как думаешь?
– Скорее всего, Лучок. Тот, что рядом с кочергой.
Она бросает взгляд на наркомана, и ее лицо искажается от отвращения.
– Всю дорогу сюда всякие мерзости мне нашептывал в ухо, лапал. Тварь! – она внезапно меняет интонацию. – Слушай, а вообще он дебил, конечно. Три восклицательных знака! Туева хуча смайлов! Он меня за дуру держал?
– Что ты подумала?
– Ничего конкретного, но в груди как будто засело что-то тревожное. Я еще решила – странно, что ты на звонки не отвечаешь. Так что сразу перезвонила, но вместо ответа увидела новое сообщение.
– «Не могу говорить!!! Ответь так!!!», – цитирую я следующую эсэмэску Лучка. – Говорить не могу, ага. И абонент не абонент. И ты отвечаешь ему…
– Да, написала все, что думаю. Что ты, Фил, придурок, и шутки у тебя дурацкие, и чтобы ты не звонил больше. А заодно спросила, кормил ли ты хомячка Мишу или мне это сделать…
– И я «отвечаю», что кормил… Умница!
– Тогда я написала, что хомячка Мишу съела кошка Вася, а сама пошла в полицию. Лучше бы не ходила! – Голос Вики меняется и отдает казенной канцелярщиной. – «А вы ему кем приходитесь?», «Сколько времени прошло с момента пропажи? Часа три-четыре? Девушка, да вы издеваетесь!», «Загулял ваш мужик, обзванивайте любовниц!»…
Она умолкает, задумывается, а потом, всхлипывая, продолжает:
– Прости, родной, но я психанула! Решила, что менты правы и ты просто загулял, а телефон потерял – то ли по пьяни, то ли еще как. В общем, я поехала к себе, а с утра – еще раз набрала, ты был недоступен – пошла на работу. Звонила тебе весь день – и на домашний, и на сотовый, – и только вечером мне ответили. Тот, второй, который лицом в пол. Сказал, что ты попал под машину и лежишь в первой городской. И я – дура, дура! – сломя голову помчалась туда, даже не позвонив и не уточнив в больнице, действительно ли ты там! Хотя… Ты же был без документов, и мне вполне могли ничего конкретного и не ответить.
Я обнимаю и глажу ее по голове. Успокоившись, она заканчивает рассказ:
– Подъехала к приемному отделению, вышла из машины. Пока оглядывалась, куда идти, зарулили они, затолкали к себе. Этот вот, который эсэмэски строчил, сразу нож к горлу приставил, мол, рыпнешься – порежу. Привезли сюда, заставили раздеться и встать на колени перед этим, – Вика стреляет глазами в сторону Гречкина. – Тот стал меня мять, щупать, и я укусила его за руку. Он заорал, как свинья, ударил меня в живот, а эти уроды заклеили мне рот скотчем. Потом они ушли и вернулись уже с тобой. Пока их не было, этот рассказывал, в
