Пахло сырой пылью. Приятно, уютно, заставляя до щемоты в сердце жалеть о летних тёплых ливнях, когда так же пахли провожающие частых путников дороги, кривясь, не то маня в далёкие дали, не то улыбаясь возвращению домой. Так и тянуло слизнуть это влажное тепло с ладоней. И немного сушёными яблоками. Немного потому, что осталось их едва ли пара мешочков – остальные за лето благополучно потаскали мы на пару с Серым. Приятель лежал тут же, закинув одну руку за голову, а другой по-хозяйски выуживая из тканевого мешка самые аппетитные дольки. Я пригрелась рядом с ним и потихоньку задрёмывала, строго себя одёргивая всякий раз, когда веки тяжелели: негоже тратить на сон столь вкусный вечер.
– А тебя тётка искать не бу-у-у-удет? – зевнула я.
– А что, – прищурился Серый, – намекаешь, что засиделся?
– Неа. Просто думаю, что, найди она тебя у нас на чердаке, отхлестает поясом. Ночь скоро, а ты дома так и не показался.
– А, – Серый беззаботно махнул рукой, попутно снова запуская её в мешок, – чего с меня взять? Ни ума, ни фантазии – сестрино отродье.
– Это она так про тебя?
– Ага. Хотя про фантазию приврала. Что есть, то есть.
Я хихикнула, припоминая летние проделки. Да, с фантазией у Серого всё в порядке. Стоило ему объявиться в Выселках, количество моих каверз увеличилось чуть не втрое, а возможности поймать виновников очередной шалости сходили на нет. Если Петька с Гринькой в охотку поддерживали намерения вроде распугивания кур по всей деревне, то Серый выдавал куда более оригинальные идеи. Проделки становились изощрённее, хитрее, а соседи всё чаще разводили руками, недоумевая, как загодя собранная нами репа умудрилась вырасти на кусте смородины (баба Шура потом седмицу хвалилась чудным урожаем). И, в отличие от старых друзей, Серый ещё ни разу не бросил соратника, когда пахло жареным. Один раз даже героически выдержал трёпку за то, что мало не до смерти напугали пьянчугу Сидора. Нам достало ума переодеться пугалами и вытанцовывать на поле. Сидор то ли недостаточно принял на грудь, то ли оказался слишком пьян и смел, но решил, что огородные пугала не смеют над ним насмехаться и помчался в погоню. А я, как назло, запуталась в портах не по размеру и растянулась, не добежав до опушки. Мой герой, забыв о побеге, развернулся и помчался навстречу пьяному мужику, чем навлёк на себя праведный гнев всех Выселок, но спас от взбучки меня. За что получил большое человеческой спасибо и возможность залезать на наш чердак через тайный ход под стрехой.
– Хорошо тут, – протянул Серый, – тепло, уютно. Но знаешь, где в такую грозу ещё лучше?
Я лениво повернула голову, демонстрируя, что покамест не уснула.
– В лесу. Сходим что ль?
Сон как рукой сняло. Шутка ли? Идти в лес посреди ночи, да ещё в эдакую непогодь?!
– Да не боись, – понял моё настроение друг, – я уже побегал по окрестностям. Там ежели чуть мимо саженки пройти и в ёлки юркнуть, такие деревья растут – шатёр! Вот под них бы сейчас спрятаться – красота!
– А чем это тебя чердак не устраивает? Сыро, сквозняки и с потолка капает. Как есть твои ёлки.
–Ну нет, – разочаровался Серый, – под ёлками другое. Устроишься, как зверь в норе. Лежишь себе, дождь слушаешь… А если глаза закрыть, то кажется, что и… дома.
Серый закончил почти неслышно и тяжко вздохнул. Неровно так, будто вот-вот заплачет. Я-то, дура, думала, он меня на очередную глупость подбивает, а друг, оказывается, сокровенным делился. Ну конечно ему тяжело! Покинул родной дом, живёт у вредной тётки, которая его днями не видит и видеть не желает. Серый не рассказывал, почему ему пришлось оставить семью. Обмолвился только, отец умер, а матери уехать пришлось. Я и не расспрашивала: видно же, нелегко человеку. Захочет – сам скажет. Со временем. А в краткий миг откровенности, когда друг душу открывает, отворачиваться к стенке и храпеть нельзя. Хочет в дождь идти в лес, значит, пойдёт со мной. Неужто я грозы испугаюсь?
– Мы же, покуда дойдём, промокнем насквозь, – осторожно, чтобы не спугнуть момент, начала я.
– Не, у меня плащ есть. Отцовский. Здоровенный и под дождём не мокнет.
Серый радостно подскочил, точно я ему кулёк леденцов пообещала. Подал руку, помогая подняться: ну идём что ли? Я вздохнула, поняв, что подписалась на очередную глупость, и встала.
Протискиваясь в лаз под стрехой, я поскользнулась на мокрых досках и кубарем скатилась в заботливо подставленный Серым плащ (с вечера притащил, хитрец. Уж не заранее ли задумал подбить на позднюю прогулку?). Ткань и правда оказалась тёплой и, как ни странно, сухой, несмотря на ливень. Друг пристроился рядом, укрывая полами обоих. Со стороны мы, наверное, напоминали огромную летучую мышь, решившую пройтись пешком. Ноги тут же начали мёрзнуть, хоть и были затянуты в добротные кожаные сапоги: папа выменял за бесценок у торговца, спешившего с ярмарки в Малом Торжке домой, в Морусию.
Выселки построились удачно – аккурат на торговом тракте между соседним государством Морусией и Городищем – столицей нашей Пригории. Посреди тракта стоит Малый Торжок, куда съезжаются ремесленники из многочисленных деревень, спрятавшихся по лесам, и купцы из городов покрупнее – выгоднее торговать. Ни тебе столичных налогов, ни пошлин на ввоз товаров, да и день-другой пути можно сэкономить, попутно избавившись от страха перед разбойниками, в большом количестве вдруг начавших съезжаться к столице и великодушно игнорирующих более отдалённые поселения. А на обратном пути можно продать по деревням мелочь, оставшуюся с ярмарки. Я часто думала, каково это – жить в большом городе вроде Городища? Или того же Торжка, вот-вот готового сравняться с обеими столицами соседствующих стран. Страшно, наверное. Столько людей вокруг… Это в древне про всякого знаешь, кто таков, чем на жизнь зарабатывает. В городе, говорят, не так: сидит каждый в своей каморке и знать не знает, убивец его сосед али добрый человек. Каждый себе на уме и лишний раз друг с другом стараются не знаться. Смешно сказать, иногда годами живут рядом, а соседа ладно если в лицо упомнят. Вот и думай, хорошо это или нет?
