Гринька тоже не желал начинать драку первым, да и подоспевший к нему Петька уже что-то яростно шептал на ухо, видать, вразумляя. Или строя коварный план.
– Фроська с нами пойдёт, – заявил Петька, – и с тобой водиться больше не будет, понял?
– А Фроську никто спросить не хочет? – задохнулась от возмущения я.
– А ты вообще молчи, дура. Повертела хвостом и будет. Пошли. Домой тебя поведём. Хватит уже с этим якшаться. Не нравится он нам.
– Так мне с вами за одним столом не сидеть, – парировал Серый, – не нравлюсь, так гуляйте в другую сторону, – и добавил, заметив моё негодование, – а Фроська – вполне умная и самостоятельная и сама вправе решать, с кем под руку гулять.
Я зарделась:
– Ну с умной ты, может, и переборщил…
Гринька, недолго думая, схватил меня за руку:
– Пошли, сказал! – взревел он.
Серый молча зарядил ему кулаком в челюсть, попутно отбрасывая плащ в лицо кинувшемуся следом Петьке. Гринька взвыл, хватаясь за ушибленное место, оттолкнул меня. Я с присущим мне изяществом поскользнулась на мокрой земле и кубарем скатилась в воду.
Вообще я худо-бедно, но плавать умею. Но когда с размаху плюхаешься в ледяную воду, не понимая, где верх, где низ, руки сковывает холодом, что вовсе их не чувствуешь, когда даже вдохнуть толком не можешь, из-за брызг и сплошной стены дождя не понимая, вынырнул ты из воды или ещё нет, тут не до умений. Я завизжала, что есть мочи, и замолотила руками-ногами. Помню же: та саженка, пусть и разлившаяся, едва ли выше моего роста. Стоит успокоиться и выпрямить ноги, и я стану аккурат на дно. Но то ли ноги не выпрямлялись, то ли дно юрко ускользало из-под них. Я поняла, что больше дёргаться не могу. Глупость какая! Всю жизнь здесь играли, каждая кочка знакома… Кочка. Я нащупала носком что-то твёрдое и пнула, пытаясь вынырнуть на поверхность. Твёрдое ушло ещё глубже, но на мгновение вытолкнуло недоутопленницу на поверхность:
– АААААААААААА!
Серый, чудом раскидавший нападавших, кажется, за единый сиг9 с разбегу прыгнул ко мне. Я тут же с чувством выполненного долга снова ушла под воду. Друг за волосы выволок утопающую и придерживал за обе руки, лепеча что-то, видимо, призванное успокоить. К слову, куда более успокаивающим оказался его вопль:
– Помогайте, идиоты!
«Идиоты» по традиции припустили к домам, снова побоявшись попасться. Петька, позже пытавшийся оправдаться, ныл, что хотел за помощью сбегать. Резонный вопрос, а куда же тогда эта помощь делась, заставил его, всхлипывая, убежать. Гринька же после этого случая и вовсе вёл себя так, точно это он чуть не потонул, а я его бросила. Но всё это я узнала потом. А тогда…
А тогда я, кажется, начала седеть, потому что за ногу меня кто-то схватил.
Лёжа наполовину в воде, наполовину на суше, которая была совсем даже и не суша, а сплошь грязюка, увязая в ней всё сильнее вместе с тянувшим меня другом, я отчётливо ощутила, что в левую ступню что-то крепко вцепилось.
– Серый, – всхлипнула я, – меня, кажется, кто-то держит…
– Брось, просто коряга. Дергайся давай, – прохрипел он.
– Я н-н-не м-м-могу, – зубы стучали всё сильнее. Теперь, кажется, не от холода, а от страха, – оно крепко держит…
– Никого там нет! Давай, пни ногой!
Я тихонько заскулила, осознав, что спасение выскальзывает из мокрых пальцев. Что-то тянуло меня на дно. И это что-то было сильнее, чем два напуганных ребёнка.
– Серый, уходи. Брось меня. Это наверняка болотник, он нас обоих утащит.
– Заткнись.
Я даже не обиделась. Я уже изготовилась встретить безвременную кончину:
– Скажи маме, скажи…
Серый, зарычав, как дикий зверь, тоже сиганул в воду, нырнул, обхватил меня поперёк пояса и смачно ругаясь поволок на берег. Я зажмурилась. Гром проглатывал жуткие звуки возни, творящейся в воде. Брызги становились продолжением дождя, превращаясь в потусторонний водоворот.
Когда Серый всё-таки вытащил меня из воды и прижал к себе, продрогшую до нитки и трясущуюся от ужаса, я уже мало что соображала. Но когда он меня обнимал, глядя в воду за моей спиной, я отчётливо слышала жуткий писк, от которого кровь грозила потечь из ушей. Окончательно обессилевшая, я упала и забылась.
Глава 4
Милости просим!
Когда мы бежали в прошлый раз, собраться было легче. Тот дом мне никак не удавалось обжить: тёмный, холодный, он казался вечно пустым и одиноким, хоть и стоял почти на окраине Ельников – деревеньки всего в четверти дня пути на лошадях от родных Выселок. Когда мы нашли отдалённый домик и спросили владельцев (пустят ли пожить за малую денежку?), местный голова чуть не заплясал от радости: владельцем был он, но, видать, не привечал вовремя домового10, поэтому так никто здесь и не остался. Дом потихоньку начинал ветшать, утварь, как по сглазу, ломалась одна за одной, а выгнать из комнат злую прохладу не представлялось возможным. Нас и пустили на постой с условием, что мы избу подправим (бдительный голова исправно ходил проверять, как идут дела), а после уже и об оплате поговорить можно. При таких условиях мы, конечно, с починкой не торопились. Вот и вышло, что дом всегда выглядел полуразрушенным, будто его не чинят, а ломают, одежда так и лежала на лавке в узелке, готовила я и вовсе упрямо в походном котелке, да и вообще не питала к жилищу особой любви, справедливо полагая, что оно лишь временное. Надеялась ещё через месяц-другой вернуться в родную деревню.
Другое дело этот крохотный охотничий домик посреди леса. Мы наткнулись на него случайно и влюбились с первого взгляда. Аккуратный, утопленный в зелени, почти незаметный стороннему взгляду, он был продолжением леса, а не чем-то чужеродным. Вначале показалось, это деревья кучно растут, и только потом стало видно крышу, присыпанную землёй и укрытую одеялом мха. Зайди мы с другой стороны, наверное, и вовсе не заметили бы хибарки, так удачно спрятавшегося за холмиком с севера. Судя по затхлому духу, встретившему нас, домик пустовал давно. Справедливо рассудив, что негоже такому удобному жилищу стоять без дела, мы быстренько обустроились. Невзирая на щели, иной раз толщиной с палец, здесь никогда не гуляло сквозняков. Маленькая аккуратная печь с благодарностью приняла первый огонь и с пары поленец обогрела комнату. Неведомый владелец так и не вернулся. Серый предположил, что когда-то тут жил бирюк-охотник, но, видимо, на старости лет перебрался поближе к людям.
Мы сразу полюбили этот дом, приютивший нас почти на два года. А теперь покидали и его.
Я носилась по крохотной комнате, как ужаленная, не зная, за что хвататься, набирая полную охапку засушенных совсем недавно трав и тут же бросая, напихивала торбы снедью и одеждой и выгребала лишнее, чтобы бежать
