Идущий первым Максимов внезапно остановился и присел, показав над плечом сжатый кулак. Осназовцы слаженно разошлись в стороны, опускаясь на колени и вскидывая оружие. Но вокруг был все тот же лес, погруженный в морозную тишину. Выждав несколько секунд, Гулькин негромко спросил, продолжая контролировать свой сектор поверх автоматного ствола:
– Макс, чего? Немцы?
– Похоже, нашли мы этот ероплан, командир. Правее глянь, поверху. Сосну видишь?
– Вижу. Понял тебя.
Взглянув в указанном направлении, Александр заметил высокую сосну с начисто снесенной верхушкой. Ровненько так снесенной, словно исполинским ножом. Да и снега на ней было куда меньше, чем на окружающих деревьях. Ну да, все верно – срезало крылом падающего самолета, а за прошедшие дни снова запорошило. Молодец Максимов, глазастый! Мысленно продолжив траекторию, Александр удовлетворенно улыбнулся и скомандовал:
– Вперед, мужики. Близко уже. Вить, Костя, за флангами приглядывайте, мало ли что, я замыкаю.
Разбившийся самолет, и на самом деле оказавшийся трехмоторным «Ю-52», обнаружили спустя минут десять. В целом картина была ясна. Пилот транспортника, завидев внизу неглубокую продолговатую ложбину, поросшую редколесьем, попытался произвести аварийную посадку. Со вполне предсказуемым результатом: даже весьма далекий от авиации Гулькин прекрасно понимал, что особых шансов у него не имелось. Снижаясь, самолет зацепил крылом ту самую сосну, после чего посадка мгновенно превратилась в неконтролируемое падение. Оставив позади настоящую просеку, заваленную изломанными стволами деревьев, «пятьдесят второй» застыл, врезавшись в дальний склон. Отчего он при этом так и не загорелся, оставалось загадкой. То ли горючего в баках уже не было, то ли двигатели не работали, то ли еще что, но факт оставался фактом. Значит, повезло. Им, в смысле, повезло, не фрицам. Поскольку шансы выжить при такой «посадке» практически нулевые. Обе несущие плоскости снесло аж до самых двигателей, разбросав по окрестностям клочьями изодранного дюраля, а носовой движок глубоко зарылся в промерзшую землю, превратив пилотскую кабину в спрессованное месиво. Характерной формы угловатый фюзеляж из гофрированного металла разломился в нескольких местах, а измочаленный ударом хвост и вовсе оторвало, отбросив в сторону.
Несколько минут осназовцы наблюдали за обстановкой, затем Гулькин подал знак «безопасно, подходим». Да и чего бояться? Нет тут никого, да и не было, скорее всего. Снег кругом не тронут не меньше недели, самолет тоже прилично замело. В смысле, то, что от него осталось. Так что никакая немецкая поисковая группа сюда не приходила. Звери разве что – вот их-то следов, испятнавших весь снег в округе, хватало с избытком. Наверняка погрызли фрицев, зверье зимой в лесу голодное, а тут такой неожиданный подарок… Ну да и ладно, они ж не за трупами сюда пришли. Главное, чтобы документы не тронули. Если они, конечно, тут вообще в наличии имеются…
Документы в наличии имелись, как выяснилось спустя несколько минут, когда бойцы через подходящий по размеру пролом пробрались в самолет. Не все, разумеется: Максимов с Паршиным остались снаружи контролировать периметр, а Александр с Карпышевым занялись поисками. Внутри фюзеляжа оказалось сумрачно, да и снега через рваные дыры и лишившиеся остекления иллюминаторы за прошедшие дни нанесло прилично. Так что в воняющем авиационным бензином чреве разбитого транспортника они провозились больше получаса. Но то, что искали, осназовцы все же обнаружили: металлический ящик наподобие переносного штабного сейфа, зажатый среди искореженных обломков в самом носу самолета, и два кожаных портфеля. Первый из которых оказался пристегнут к запястью мертвого фрица с «розетками» оберста на погонах задубевшей от мороза и крови шинели. Немца прилично поломало при ударе; да и пробравшееся внутрь лесное зверье успело до костей обглодать руки и лицо. Не только ему, но и остальным пассажирам, коих, кроме мертвого полковника, насчитывалось еще трое. Один в чине капитана, лейтенант и какой-то унтер. Второй портфель во время крушения раскрылся, и товарищам пришлось собирать разлетевшиеся по всему салону картонные папки и разрозненные бумаги, обнаруживавшиеся порой в самых неожиданных местах. Все ли они собрали, Александр понятия не имел, но сделали все, что могли. В кабину даже лезть не стали, поскольку ее попросту не существовало, только хаотическое нагромождение измочаленного дюраля и фрагментов силового набора корпуса. Да и что там искать? Останки превращенных в замерзший фарш пилотов? А смысл?
У погибших фашистов забрали документы, жетоны, оружие и кое-какие личные вещи – пару чудом уцелевших в катастрофе фонариков со сменными светофильтрами, наручные часы и бинокль в кожаном футляре. И фонарики с часами, и тем паче восьмикратный цейссовский бинокль по нынешним временам являлись весьма большой ценностью. Часы у Сашки имелись свои, и менять он их не собирался, фонарик тоже. А вот биноклю он откровенно обрадовался: как ни крути, оптика у фрицев замечательная, давно подобный заиметь хотел! Вот сегодня и повезло. Да еще и бензиновая зажигалка с откидной крышкой в нагрузку досталась, совсем хорошо.
С тоской поглядев на занесенные снегом спасательные парашюты в количестве трех штук (может, и больше, но поди их сыщи в этом бардаке), Гулькин, скрепя сердце, решил бросить столь ценный трофей. Если б группа уже возвращалась обратно – забрал бы с собой, ни секунды не сомневаясь. Поскольку это – пятьдесят квадратов отличного тонкого шелка и двести метров строп. И то и другое – крайне нужная и дефицитная вещь, особенно стропы, из которых можно делать минные ловушки-растяжки, вязать пленных, использовать для хозяйственно-бытовых надобностей… да мало ли! А парашютный шелк – он всегда шелк, тут и вовсе говорить не о чем. Плюс ремни подвесной системы, хоть плечевые лямки для рюкзаков шей, хоть другое снаряжение изготавливай. Но тащить их с собой в деревню? Нет, пожалуй, лучше тут оставить. Вдруг да представится возможность позже забрать. Тем более, зверье на них вряд ли позарится – съестным-то они не пахнут. Ну, а нет – так нет. Хоть и жалко, конечно. Весной, когда оттепель с дождями начнется, намокнут и через несколько месяцев сгниют…
Придя к подобному решению, Сашка махнул товарищу рукой:
– Все, Вить, уходим. Нет тут больше ничего ценного. И не зыркай ты на парашюты, самому жаль бросать, но не можем мы их с собой тащить, никак не можем. Согласен?
– Согласен, командир, – тяжело вздохнул Карпышев. – Самому надоело в
