– Клади, вот так. Аккуратнее! Его сиятельство голову снимет.
– Его сиятельство думает, померла госпожа-то…
– Не твое дело, идиот. Если бы думал, что померла, не приказал бы ее в покои отнести.
– Будто он понимает. Который день без продыху пьет, ему что мертвая, что живая – все едино.
– Но-но! За языком следи. Высеку.
Мне все же удалось сфокусировать взгляд. Я узнала синюю адъютантскую курточку и безобразный горб конюха.
– Игор… опять ты? – простонала я, едва ворочая языком. – Ты зачем… зачем меня… запер?
Горбун сразу скуксился, лицо покрылось потом, маленькие глазки забегали.
– Ась? Что такое? Фрау, вам лучше? Может, принести чего?
– Заманил… запер, – как в бреду стонала я, дрожа всем телом и стискивая пальцами простыню. – Жарко мне… Воды!
Синяя куртка метнулась и принесла стакан, который сразу же приложила к моим пересохшим губам. Поддерживая мой затылок, адъютант ждал, пока я напьюсь, а я глотала жадно и торопливо, половину проливая на себя. Но все равно стало куда легче, противная дрожь постепенно стихала, и окружающие предметы обрели четкость.
– Вот так, – проговорил Ганс, отставляя стакан в сторону. – Теперь вам лучше?
– Гораздо, – призналась я. – Только не понимаю, зачем…
Адъютант стрельнул недовольным взглядом и сухо велел горбуну:
– Ступай теперь, свободен. Марту позови, а с тобой позже потолкуем.
– Как пожелаете, вашбродие, – елейно отозвался Игор и бочком-бочком, как краб, выскочил из комнаты.
Я вздохнула и уставилась в беленый потолок.
– Так вы говорите, это Игор вас в комнату заманил? – спросил Ганс и присел рядом на маленький складной стульчик.
Я рассеянно кивнула, продолжая блуждать взглядом по потолку и стенам. Во рту стоял странный мятный привкус.
– Почему вы не сказали его сиятельству?
– Я пыталась…
Ганс нахмурился и некоторое время молчал, пощипывая верхнюю губу.
– Вы помните, что произошло? – наконец спросил он.
Кивнув снова, ответила:
– Да… мы спорили… я попыталась убежать… генерал… он хотел остановить… тогда я ударила его…
– Ударили его сиятельство? – удивленно перебил адъютант, и его глаза округлились.
Я слабо улыбнулась:
– Не сильно… подсвечником по голове…
Ганс потеребил губу и понимающе кивнул:
– Тогда ясно, почему его сиятельство лежал без сознания, когда мы вас нашли. Он сам снял очки?
– Не помню. – Я вздохнула и наморщила лоб. – Кажется, нет… не сам… так вышло. Ремешок лопнул и…
Голова закружилась, вспомнилась резкая боль, разрывающая на части. Я прижала ладонь к глазам и всхлипнула. Ганс наклонился и погладил меня по волосам.
– Успокойтесь, госпожа. Все хорошо. Скажите, не чувствуете ли вы странного привкуса во рту?
– Чувствую, – призналась я. – Мятный…
– Хм… вы уверены? Может быть, металлический?
– Нет-нет.
– И нет ощущения, что песок на зубах скрипит?
– Ничего такого.
– Тогда попробуйте пошевелить пальцами.
Я послушно отняла ладонь от лица и пошевелила.
– Так, хорошо. Сожмите в кулак. – Я повторила. – Теперь согните ноги в коленях… Высуньте язык… смелее, смелее! Так. Улыбнитесь… Отлично! – Ганс откинулся на стуле и поскреб в затылке. – Вижу, все суставы и мышцы в норме.
– Я не каменею? – спросила с надеждой.
Ганс развел руками:
– Как видите, нет. И ничего подобного не предвидится. И это… это поразительно!
Я поежилась, привычно тронула кулон и вскрикнула – он показался мне обжигающе горячим. Опустив взгляд, увидела лунное мерцание, а когда отняла руку, от пальцев почувствовала слабый мятный аромат. Как странно!
Ганс ничего не заметил, только задумчиво дергал ленту, вплетенную в косичку, на лице было серьезное выражение.
– Это странно, фрау, – подытожил он. – То, что на вас не подействовала сила василиска, может значить только одно: проклятие снято.
– А это так? – осторожно уточнила я и поднялась на подушках.
Слабость отступала, мышцы постепенно наливались силой, и перед глазами больше ничего не плыло.
– Не знаю, – покачал головой Ганс. – Все в этом замке в курсе, что проклятие может снять лишь та, кто полюбит его сиятельство всем сердцем. Но вы ведь не любите его?
– Я? Нет! – Сдув со лба лезущие в глаза волосы, я свесила ноги с постели. – Еще чего! Просто я… пожалела его, наверное.
– Пожалели? – Ганс слегка приподнял брови.
Я вздохнула и принялась смущенно разглаживать оборки.
– Пожалуй, да. Там, в комнате с портретами…
– Вы видели его родителей?
– Видела. Мать… и отца. – При воспоминании о разрезанном ножом портрете стало не по себе. – Поэтому его сиятельство запрещает входить в эту комнату, Ганс? Чтобы никто не узнал, как он любит свою покойную мать и ненавидит отца?
– Его сиятельство не привык проявлять слабость, – пояснил адъютант. – И на войне, и при королевском дворе никого не волнует, насколько серьезны твои раны. Покажешь уязвимость – порвут на клочки.
– А картины? – вспомнила я. – Пейзажи, наброски… это тоже принадлежало его матери? Или брату?
– Ему самому, – печально улыбнулся Ганс. – Еще будучи лейтенантом в кадетском корпусе его величества, его сиятельство обнаружил в себе склонность к изобразительному искусству. Проходя службу в Альтарской империи, он выучился живописи у лучших мастеров. После принятия титула у его сиятельства оставалось все меньше времени на искусство, да и проклятие выдерживать с каждым годом все труднее. А после того как окаменела третья герцогиня Мейердорфская, Гретхен, его сиятельство окончательно отказался от прошлого и запер его под замок, чтобы никто не видел, каким он когда-то был и каким больше никогда не станет.
От этих слов по коже снова пополз холодок. Я зябко передернула плечами.
– Как глупо… просто глупо заживо хоронить себя. Ненавидеть всех вокруг за ошибки прошлого. И если я не умерла, если проклятие снято… возможно…
– Это может достоверно подтвердить только его сиятельство, – перебил адъютант. – Но герцог не желает никого видеть. Придя в себя, он сразу заперся в покоях.
– Что за ребячество, – закатила глаза я.
– Ох, фрау, – вздохнул Ганс. – Его сиятельство очень убивался, когда понял, что волей случая едва не убил и вас. Я знаю его достаточно, чтобы гарантировать это.
– Тогда мы должны проверить, снято ли проклятие. – Я вскочила на ноги и подалась к дверям. – Немедленно. Сказать ему, что я жива.
– Но ваше здоровье… – попытался остановить меня Ганс, поднимаясь со стула.
Я отмахнулась:
– Со мной все в порядке. Недаром любезная мачеха говорила, что вместо того чтобы зачахнуть, я цвету, как пион. Что, если все ошибались? Что, если есть и другие условия для снятия проклятия? Вашему герцогу не нужно будет больше таиться и хоронить собственное прошлое, и никто из девушек не умрет. Идемте же, Ганс. – Я потянула его за рукав. – Идемте.
Я выбежала из комнаты, адъютант за мной.
Было немного не по себе. Как отреагирует генерал, когда увидит меня, живую и невредимую? Почему проклятие не подействовало? Я вспомнила, как что-то лопнуло в тот момент, когда василиск поглядел смертоносным взглядом, и снова рассеянно тронула кулон. Он больше не обжигал, но был теплым и приятным на ощупь. Жюли сказала, что это память о моих родителях. Возможно, в нем кроется какая-то тайна? Или дело в моем иномирном происхождении? Все это только предстояло выяснить, а пока мы шли по коридорам, пульс колотился в такт шагам, и я не думала, что скажу генералу, когда увижу его, а думала о девушках, которые навсегда застыли каменными изваяниями. А еще о том, что едва не
