Фрэнки развернулась и спиной привалилась к стеклу. Где-то внутри ее теплилась надежда, что стекло не выдержит и позволит ей упасть вниз.
– Ведь мы оба знаем, что вызвало этот припадок, верно? – спросила она.
– Не понимаю, о чем ты.
– Помнишь, три года назад я рассказывала тебе об одном пациенте? Он оказался вовлечен в неудачное ограбление в Лос-Анджелесе. У него дома было спрятано огнестрельное оружие, из которого он выстрелил в грабителя. Затем пытался делать ему искусственное дыхание, но грабитель все равно умер от раны. Мужчина долго терзался, несмотря на оправдывающие его обстоятельства. Он пришел ко мне с желанием полностью стереть воспоминание о том событии.
– Помню, – ответил Джейсон.
– Через два месяца после лечения у него начались припадки. Врачи решили, что это эпилепсия, но в его ЭЭГ никаких отклонений не было. Они отправили его ко мне, и я поняла, что его сознание восстает против того, что мы сделали. Актуальное воспоминание о событии исчезло, но исходная травма осталась. Потребовалось несколько более долгих циклов традиционного лечения, чтобы помочь ему выбраться.
Джейсон не спросил, зачем она рассказывает ему об этом.
– Раньше я никогда не боялась высоты, – продолжала Фрэнки, – а сейчас знаешь, что я вижу, когда смотрю вниз?
– Что?
– Я вижу отца у подножия утеса. Это странно, потому что меня там не было. Я осталась в лагере, когда он ушел. Я никогда не видела его тело. Я никогда не была на утесе, и я никогда не заглядывала вниз, за край. Его нашли спасатели. И все же мысленно, в голове, я все это вижу. Я вижу, как он там лежит.
– Что ты хочешь услышать от меня? – спросил Джейсон.
– Я хочу, чтобы ты признался в том, что сделал со мной. Ведь ты изменил мое воспоминание о тех выходных, верно? Я-то все думала, что блокировала его. Я видела только образы. Отдельные вспышки. И ведь это те самые образы, что внушил мне ты, верно? Ты стер то, что случилось на самом деле. Ты стер то, что я видела.
Джейсон встал перед ней; его лицо напоминало маску.
– Да, все так.
– Зачем?
– Затем, что ты меня об этом попросила, – ответил он.
Фрэнки закрыла глаза. Муж не лгал. Она уже поняла, какой будет правда. И ведь она сама ее выбрала…
– Что из этого реально? – спросила она.
– В каком смысле?
– Ты сам знаешь, в каком. Он на самом деле сказал, что гордится мной?
Джейсон ответил не сразу. После паузы он сказал:
– Фрэнки, зачем идти этой дорогой? У тебя были причины, чтобы все забыть.
– Я хочу знать, – отрезала она. – Говори.
– Нет, твой отец ничего этого не говорил.
– Ты солгал мне. Ты вложил мне в голову ложь.
– Ложь? Оглянись на себя. Это ничем не отличается от того, что ты делаешь со своими пациентами каждый день. Ты забираешь у них плохие воспоминания и заменяешь их хорошими. Не обвиняй меня, если тебе не нравятся твои собственные методы.
В этом он тоже был прав. Фрэнки посмотрела в зеркало, и ей не понравилось то, что она там увидела. Джейсон сделал именно то, что она делала со своими пациентами. Она оставляла свои отпечатки пальцев в их мозгах. Она играла с Господом. И сейчас впервые Фрэнки поняла, каково это – быть по ту сторону лечения. Интересно, спросила она себя, сколько человек из тех, кому она пыталась помочь, после лечения мучились сомнениями? Сколько из них чувствовали себя так, будто они смотрят в бездонный колодец? Сколько из них хотели узнать правду после того, как правда была стерта?
– Что на самом деле там произошло? – тихо спросила Фрэнки.
Джейсон покачал головой:
– Это будет неправильно, если я расскажу. Ты же не хотела помнить.
– Послушай, если ты мне не расскажешь, я просто спущусь вниз и спрошу у Пэм. Ведь она знает, что ты сделал, да?
– Да.
– Тогда рассказывай, – потребовала Фрэнки.
– Что ты помнишь? – спросил Джейсон.
– Ничего. Я ничего не помню. Только образ того места, куда он упал. Как выглядело его тело. Кровь на камнях. – Она замолчала, потому что этот образ стал четче в ее сознании. Кровь оказалась новой деталью. Раньше она в своих обратных кадрах ее не видела.
– Если я расскажу, то может стать хуже, – с нажимом произнес Джейсон. – Иногда воспоминания, возвращаясь, бывают более сильными и болезненными.
– Я рискну. Рассказывай, я должна узнать прямо сейчас.
Джейсон сцепил руки на макушке и поморщился с таким видом, будто сидел в жюри и решал, виновен человек или нет.
– Твой отец не падал. Он сам прыгнул.
У Фрэнки подогнулись колени. У нее закружилась голова, она качнулась вперед, и Джейсон подхватил ее, помог добраться до кровати, потом сбегал в ванную, где теплой водой намочил полотенце, и протер ей лицо. А затем сел рядом с ней.
– Я это видела? – спросила она.
– В то утро ты пошла на прогулку вместе с ним по вашему обычному маршруту. На тропе у утеса он ушел вперед. Ты увидела, что он собирается сделать, кричала ему, чтобы он остановился, но он просто рухнул вниз. Ты подбежала к краю и увидела его под утесом. Ты не смогла смириться с этим. Вернулась в лагерь. Несколько часов просидела в палатке, а потом отправилась на поиски спасателей и сказала им, что твой отец пропал.
Фрэнки помотала головой, не веря своим ушам.
– Боже, зачем он это сделал? Он что-нибудь говорил? Мы поссорились?
– Ты же знаешь, что у него были приступы депрессии. Он и раньше говорил о самоубийстве.
– Да, но он же являлся первостатейным нарциссом. Это были просто разговоры. Не могу поверить, что он так поступил…
– Иногда люди принимают решение за долю секунды, – сказал Джейсон. – Вот человек стоит на утесе, им овладевает порыв, и он уже в воздухе. В этот момент уже поздно давать задний ход и останавливаться.
Фрэнки закрыла глаза, тщетно пытаясь сдержать слезы.
– Вспомнила? – наконец спросил Джейсон.
Она заглянула в свое сознание и попыталась вытащить картину того последнего утра. Но все равно, зная, что именно произошло, ничего не увидела, и напряжение мысли тут не помогло. Фрэнки окунула кисть в краску, но с каждым нанесенным мазком холст оставался чистым. Все, что рассказал Джейсон, было для нее не более реальным, чем история, случившаяся с кем-то еще.
Все это заставило ее задуматься над темой, которую в тот день отец выбрал для дискуссии. Риск.
Она рискнула. Как и пациенты, приходившие к ней. Они тоже рисковали. Можно убрать свою боль; раз – и дело сделано. И ты летишь. И уже поздно сдавать назад и останавливаться.
Воспоминаний – этих крохотных молекул белка, которые и составляют жизнь – уже нет.
– Нет, – ответила она, – я совсем ничего не помню.
***Фроста разбудила музыка. Он зашевелился, чем разбудил Шака, который тут же спрыгнул на ковер.
