– Вот что, Степа. Если есть время, пошли со мной, я напишу характеристику.
– Так я уже четыре года как не учусь в школе!
– Ты у меня на глазах вырос, мне ли тебя не знать. Пошли, без разговоров.
Она привела меня в учительскую, в которую по своей воле мы не заходили. Обычно сюда приводили провинившихся учеников. Чаще других сюда попадал Сериков, с ним вечно приключались разные истории: то разобьет окно, то подерется с кем-нибудь. Но все сходило ему с рук, выручала мать.
Ирина Васильевна написала характеристику. Поискала что-то на столе, затем принялась выдвигать ящики, вытаскивать оттуда бумаги, тетради.
– Где-то здесь печать была, без нее никак нельзя, – сказала она.
Печать наконец-то нашлась, учительница еще раз прочитала написанное, затем протянула листок мне.
– Бери. Нелегкий путь ты избрал, может, в детдоме им было бы лучше, но родной человек детям нужен. Чужой человек что холодный ветер. И помни: ребятишки не пропадут, вырастут, только какими они будут – это зависит теперь от тебя.
Костя все еще был на горке, я поманил его, но он сделал вид, что не замечает меня, спрятался за мальчишек. Я подошел, взял его за рукав.
– Куда? Я еще хочу, – заныл брат.
– Пошли, пошли!
Таня встретила нас у ворот детдома, выскочила из проходной, улыбаясь, поспешила навстречу.
– Ты поздоровайся с ней. – Я подтолкнул Костю, но он не понял меня, буркнул что-то и пошел уже не рядом, а чуть в стороне.
– Ой, я вас жду, жду, думала, не придете, – быстро проговорила Таня. – Замерзли, наверное.
– Автобус долго ждали, – сказал я.
– Нового ничего придумать не мог? – Она, как это бывало в детстве, прищурила глаза. Костя исподлобья смотрел на нее.
– Ну что, сердитый мужчина, – сказала Таня, – пойдем в столовую имениннику уши драть, пироги есть.
Она обхватила Костю за плечи, и он, к моему удивлению, быстро согласился. В столовой она раздела его, разделась сама. На ней была вязаная кофточка, короткая юбка. Я оглядел свой костюм, унты, поправил галстук. Хорошо, что сегодня утром Вера выстирала рубашку. Таня потянула в меня в столовую, я отказался.
– Тогда подожди нас в клубе, – сказала она.
Столовая и клуб находились в одном здании. После ужина, не выходя на улицу, можно было пройти в зрительный зал. Дверь была открыта. Я видел: ребятишки что-то сооружают на сцене. Зал небольшой, теплый, уютный. Я сел на скамейку; заметив мое появление, ребятишки прекратили работу и начали шептаться.
Среди них был и тот конопатый, который почему-то испугался меня утром. Сейчас он улыбнулся мне как старому знакомому. Я взглянул на его руки, покрытые розовыми пятнами. И тут же все вспомнил.
В конце ноября мы прилетели в маленькую таежную деревеньку Бакалей. Нас там уже ждали. Над крышами домов вились тихие дымки. По улице, оставляя рваный ломаный снег, проваливаясь по самое брюхо, к самолету рывками двигалась запряженная в сани лошадь. Я выпрыгнул из самолета, подошел к саням. Там сидел мальчишка. Поверх тулупа лежали забинтованные руки. Возле саней стояла пожилая женщина, по всей вероятности, фельдшер, чуть поодаль – деревенские ребятишки.
– Надо бы носилки, – сказала женщина. – У него руки и грудь обожжены.
Я раскрыл тулуп, взял мальчишку на руки и понес в самолет. Лешка Добрецов открыл пошире дверь, принял его и положил на чехол, головой к пилотской кабине. Вслед за мальчишкой в самолет запрыгнула собака и легла рядом.
– Это еще что за пассажирка? – сердито крикнул Лешка. – А ну, пошла на улицу!
Мальчишка испуганно посмотрел на Добрецова, забинтованной культей погладил собаку.
– Она его из огня вытащила, – сказала фельдшерица. – Мать у него пила сильно, он без присмотра находился. Вечером придет из школы, чтобы не страшно в дом заходить, собаку брал. Сам растопит печку, сварит картошки, поест – и спать. А здесь дрова сырые попались, решил бензином облить. – Женщина вздохнула, принялась соскребать снег с валенок. – Мать будем лишать материнства, совесть совсем потеряла, а ребенок, можно сказать, талантливый. Вы бы послушали, как он на аккордеоне играет. Его бы кому-то показать надо. Выздоровеет, в детдом оформлять будем.
Неожиданно сзади послышался тягучий, с придыхом крик. Оттолкнув меня в сторону, в самолет проскочила растрепанная женщина. Собака приподняла голову, виновато замахала хвостом.
– Не отдам, – закричала женщина, – люди добрые, что это делается на свете?
– Раньше надо было думать, – грубо ответила фельдшерица. – Стыда у тебя нет. Уж не позорься перед людьми-то…
«Так вот ты куда попал, погорелец, – ласково подумал я. – Вот и свиделись».
Мальчишка, по всей вероятности, именинник, на нем была белая рубашка, сзади она вылезла из брюк, но он не замечал, увлекшись работой. Я ждал, наблюдал за ребятишками и мысленно пытался представить среди них Веру с Костей и находил, что, пожалуй, они бы освоились здесь. Но тут же вспомнил о побегах детей из детдома. Почему они сбегали? Что их толкало? Вскоре пришла Таня, закружилась передо мной на каблучках, дурашливо взъерошила мне волосы.
– Сидит здесь бука букой, а твой младший брат слава Богу молодец, уже познакомился с ребятами.
– Точно. У него живот вперед головы думает.
– Ничего-то ты не понимаешь, он же ребенок.
К нам подбежал конопатый мальчишка, почесал затылок, быстро стрельнул в меня глазенками.
– Татьяна Васильевна, скоро начало. Батя вас зовет.
– Я сегодня буду петь для ребят, а это у нас Саня – главный музыкант.
Тяня заправила ему рубашку, застегнула верхнюю пуговицу. Мальчишка улыбнулся, шмыгнул носом:
– Хорошего инструмента нет, а то бы я показал!
Сзади ко мне пробрался Костя, молча устроился на соседний стул. Лицо у него довольное, на щеках крошки пирожного, карманы пиджака предательски оттопырились, он прикрыл их руками.
– Она что, твоя невеста? – посматривая куда-то на сцену, спросил он.
– Откуда ты взял? Она воспитательница.
– Воспитатели такие не бывают, у нее юбка короткая, как у нашей Верки.
– А ты бы хотел, чтоб она носила такую, как у бабки Чернихи?
Костя впервые за последние дни тоненько рассмеялся.
– Ничего, подойдет для жизни. Добрая, – сказал он, ощупывая полный карман.
– В кого ты у нас такой уродился, – не сдержался я и щелкнул его по носу.
– Ты не дерись, а то возьму и уйду отсюда.
Сначала выступали шефы – комсомольцы с комбикормового завода. Они приехали сразу после работы, успели только переодеться. Ребятишки их знали, обращались со всеми просто, называя каждого по имени. Потом выступали воспитанники. Аккомпанировал на аккордеоне Санька. Он старался вовсю, только инструмент был расстроенный, как мне сказала Таня, его взяли специально для этого случая напрокат. Я ждал, когда будет петь Таня. Она вышла в расшитом сарафане, спела несколько детских песен. Голос у нее несильный, но в зале было тихо – муха пролетит, услышишь. Откуда-то сверху самодельными разноцветными прожекторами ребята освещали сцену. В конце вечера именинникам раздавали подарки. Дети есть дети. Санька свои конфеты отдал Косте, тот поглядел
