– Сайн байна!
Губернатора и Румпеля угостили молоком из пиалы, надели на них атласные халаты и повязали на шею белые шелковые шарфы-хадаки. Обменявшись подарками, хозяева повели гостей по урочищу.
Из деревянного дацана к ним вышел огромного роста бурят и простодушно начал объяснять, что здесь обитает главный бог района. Пряхин улыбнулся наивности бурята, поскольку «Главный владыка» не только этого урочища, но и всего Прибайкалья стоял, теребя висевший у него на шее белый шелковый платок, поглядывая глубоко спрятанными медвежьими глазками, видимо, не зная, как ему поступить: передать хадак шефу протокола или оставить на месте.
Тут же перед дацаном была сложена побеленная известкой кирпичная печь. Из трубы вился слабый дымок. Вокруг печи в фиолетовом халате ходил лама и, не обращая внимания на прилетевших, напевал одну и ту же фразу:
– Ом, мани, падмэ хум! Ом, мани падмэ хум!
– Огонь очищает душу человека, – начал объяснять гостям огромный бурят, а лама взывает к Будде. Он поет, что Вселенная дарует процветание и изобилие тем, кто принимает их с открытым сердцем.
На дереве, рядом с дацаном был прикреплен деревянный щит, на котором кириллицей были нанесены правила и поучения Будды для тех, кто решил выйти на путь просветления:
– Трудно бедному быть щедрым, – прочел Пряхин. – Трудно власть имущему не употребить свою власть для достижения своих целей. Трудно не рассердиться, когда тебя оскорбляют. Трудно спорить о правильном и неправильном.
Дарга рассказал губернатору о всех достоинствах Шумака, не забывая пожаловаться на недостаток средств для развития урочища. Тот с любопытством посматривал по сторонам, он был приятно удивлен встречей и бурятским гостеприимством. Когда лама закончил свою службу, гости, ведомые все тем же даргой, перебрались через висячий мостик. На другом берегу, среди сосен, на поляне их уже ждал шаман с бубном. На груди у него висели круглые железные и медные амулеты, черные когти медведя, старинные монеты. На голову была надета отороченная лисьим мехом островерхая шапка. Завидев гостей, шаман начал прыгать вокруг разведенного костра и бить в бубен, призывая почтить души ушедших предков.
Потом у часовенки для гостей уже пели песню про Ермака казаки. Пели хорошо, с чувством.
Шумит тайга, седая вековая,Течет Иртыш. Могучая река!И не померкла слава боевая,И не забыто имя Ермака.Иван четвертый – государь Московский,Возликовал от радости душой,И Ермака за тот поход геройский,Он наградил кольчугой золотойЗа то, что он Кучума пересилилИ государю послужил как мог,И приросла Россиюшка Сибирью,И раздалась Россия на Восток.Припев песни уже подтягивали хором все, кто прилетел и кто оказался на этом импровизированном концерте:
И пусть проходят годы и века, —Мы не забудем подвиг Ермака!После концерта губернатора повели вдоль реки, мимо сотен маленьких, сложенных из плоских камней-окатышей тонких пирамид. В грязевых ваннах, не обращая внимания на высоких, упавших буквально с неба гостей, лежали отдыхающие. На берегу, обмазав себя жирной лечебной грязью, толпились «папуасы», а рядом, помахивая хвостами, бродили лошади.
Тут же стояли раскрашенные в синие и красные тона деревянные идолы.
Прямо от горной речки отдыхающими был сооружен водоотвод. Бегущий поток крутил деревянные мельницы, крылатых лебедей, поднимал и опускал игрушечные перегородки, переворачивал лопатки всевозможных гидросооружений. Вдоль тропы на крупных булыжниках виднелись надписи, утверждающие, что «Коля и Оля были здесь». Горячие источники обозначались каменными и деревянными знаками. На некоторых раскрашенных камнях были нанесены китайские иероглифы. Карл Румпель трудился не покладая рук и не жалея ног. С немецкой дотошностью он расспрашивал Пряхина, теребил бурята, губернатора, Сугатову, чтобы они на камеру сказали, что это за камень и о чем говорят иероглифы. Надолго задержался около кладбища костылей. Пряхин объяснил, что сюда, на Шумак, многие прилетают на костылях, а обратно уезжают на своих двоих.
Вскоре утомленные гости собрались в столовой, где им был приготовлен обед. Губернатору как самому почетному гостю предложили вареную баранью голову, Карлу – убсуун, баранью грудинку. Пряхин отметил, что и здесь на столе было выставлено немецкое пиво. Он посоветовал Румпелю отведать приготовленные бурятские молочные пенки – урмэ.
– Зер гут! – подняв большой палец и отведав пенки, говорил Румпель.
На десерт подали сваренные в котле лапы медведя с острой приправой. Видимо, варили их долго, мясо успело остыть и превратилось в холодец. Но под водку пошла и медвежатина.
За столом Эрик Петрович произнес речь в честь немецкого гостя и сообщил, что достигнута договоренность о прямом рейсе из Мюнхена в этот край вечно синего неба.
– Что, будут летать прямо сюда? – вытаращив глаза, спросил глава района.
– Сюда будет прямой рейс на вертолетах, – ответил губернатор. – Скоро вы не узнаете Шумак. Здесь будет курорт европейского уровня. Заведем охотничье хозяйство, огородим источники металлической сеткой, чтоб лошади не бродили. Зарубежные гости смогут здесь не только полечиться, но и поохотиться, порыбачить и подышать нашим саянским воздухом. И как это в песне: «И приросла Россиюшка Сибирью. И раздалась Россия на Восток». Будем укореняться и здесь, в этих диких местах.
Было видно, он доволен оказанным гостеприимством, и ему захотелось ответно порадовать приятной вестью хозяев.
На обеде шаман исполнил для присутствующих песню: «Кочевник, степь и небо».
– Природа, Бог одно и то же, – помогая себе руками пел шаман, – Кругом орлы, пасущие отары. И стрекот дикой саранчи. И посвист суслика степного впитал в себя сей горизонт. И склоны снежных гор.
Уже в конце долгого, как бурятская степь, напевного монолога он с какой-то обреченностью в голосе выдохнул: «И где теперь аймак районом стал, и Ельцин этот путь нам указал».
Пряхин не стал уточнять у шамана, про какой путь вспомнил вдруг он, должно быть, песня была написана давно, и ничего нового в ней не появилось. Вожди указывают, отары бредут, куда им укажет пастух. Пряхин вспомнил Кешу, его рассказ про оркестр в Потсдаме и пожалел, что его нет здесь, на Шумаке.
Вспоминая о своей поездке на охоту, Румпель сказал Пряхину, что обязательно сделает о Намоконове фильм.
– Думаю, Кеша не будет возражать, – улыбнулся Пряхин.
Румпель молча и недоверчиво посмотрел на Пряхина. И та легкость, с которой Григорий решил за Кешу, улетучилась. О таких вещах говорить за другого было легковесно и несерьезно. С присущей немецкой педантичностью и дотошностью, Карл, должно быть, привык больше доверять подписанному договору, а не брошенным походя словам. Все-таки Румпель имел не только немецкие корни, но и большой отрезок жизни, который он провел в России, где от сказанного обещания до конечного результата – дистанция огромного размера.
– Майн фройнд, должно быть, вы знаете, что в природе не существует частицы «не», – неожиданно сказал Румпель. – И многие не понимают ее значения.
