– Сомневаюсь, будто речь пойдет об этом, маменька, – возразил Кит. – Тут дело иное.
– Ошибаешься, – пылко возразила графиня. – Когда Эвелин вернется, я выскажу ему все, что о нем думаю… А если ты, Кит, будешь смотреть на меня такими глазами, то и тебе достанется. Расскажи лучше о старой леди Стейвли. Она тебя напугала?
– Пыталась, но, встретив с моей стороны вежливый отпор, успокоилась.
– Кит, какой ты отважный! – испытав благоговейный трепет, воскликнула графиня.
– А как же! Вы же меня знаете, маменька! Храбрец из храбрецов!
Леди Денвилл рассмеялась.
– Я ни разу и слова поперек ей сказать не осмелилась.
– Вам следует попробовать, маменька. Эта пожилая особа будет к вам придираться до тех пор, пока вы не дадите ей отпор.
– Я уж лучше постараюсь держаться от нее как можно подальше, – беспечно заметила ее светлость. – Старая леди Стейвли приехала в Лондон лишь для того, чтобы свести знакомство с Эвелином. Полагаю, через день или два она начнет собираться обратно в Беркшир.
– Вы не правы, маменька, – хитро улыбаясь, молвил Кит. – Она остается в Лондоне, по крайней мере до следующего месяца. Чуть погодя, если не ошибаюсь, почтенная вдова намеревается, как уведомила меня леди Эбчестер, поехать на лето в Уэртинг,[17] а Кресси взять с собой. Старуха попросила меня пригласить вас нанести ей как-нибудь на днях утренний визит.
– Нет! – вырвался из груди графини вскрик неподдельного страха. – Кит, скажи лучше, что ты решил надо мной подшутить!
– Нисколько. Я в точности передаю вам ее слова.
– Несносный мальчишка! Почему ты не сказал ей, что я заболела, уехала за город? Почему не придумал что-нибудь правдоподобное? Она никогда меня не любила. Стейвли ухаживал за мной, и его мать была готова на любые крайности, лишь бы помешать ему сделать мне предложение. И это при том, что решительно никакой надобности в подобном не было: ваш дедушка ни за что бы не согласился на такой брак, учитывая, сколь много других, куда более блестящих женихов увивалось вокруг меня в то время. Кит, как ты мог обречь свою мать на подобную пытку? Она меня погубит!
– Ни в коей мере, маменька! Помните, что Эвелин – завидная партия для любой девушки на выданье, и это придаст вам сил и чувство превосходства.
Хотя леди Денвилл признавала, что для невесты ее сын представляет определенную ценность, спокойной при этом она не казалась. Графиня поведала сыну, что, коль скоро грозная пожилая леди знает кого-то чуть ли не с пеленок, подобного рода соображения имеют для нее не первоочередное значение.
– Вполне заслуживающие доверия особы передали мне, что старая леди Стейвли отзывается обо мне как о хорошенькой пустышке, – трагическим тоном сообщила сыну графиня, приподнимая спадающую складками блестящую ткань накидки, прежде чем ступить на лестницу. – Когда же она на меня так пристально смотрит своими маленькими глазками, я и впрямь ощущаю себя полной глупышкой.
– В любом случае вы хорошенькая, – сказал сын.
– Да, но ее светлости до этого нет никакого дела, – дойдя до середины лестничного пролета, сказала графиня. – И не стоит тыкать ей под нос более высокое положение в обществе, которое я занимаю, ибо и до этого ей нет ни малейшего дела.
С такими горькими для себя словами леди возобновила свой подъем. Сын нагнал ее уже на втором этаже и с нотками насмешливой капризности в голосе заявил: ежели маменька не поцелует его в лоб на ночь, он не сможет сомкнуть глаз до самого утра. Графиня тихо рассмеялась. Тогда Кит сказал: трудности, ожидающие ее впереди, – ничто по сравнению с тем, что он только что перенес.
– Бедный мой мальчик! – окончательно оттаяв душой, произнесла леди Денвилл. – Можешь полностью положиться на меня. Я сделаю все, что в моих силах, ради любого из моих сыновей.
Обняв матушку с необыкновенной сердечностью, Кит поцеловал ее в щеку, поблагодарил без тени иронии в голосе и удалился в свои покои, очень довольный как ею, так и собой.
Фимбер поджидал своего хозяина в его спальне. Помогая ему освободиться от фрака милорда, камердинер спросил тоном человека, которому заранее известен ответ, узнал ли его кто-нибудь среди приглашенных. Услышав «нет», камердинер сказал:
– Так и должно было случиться, сэр. Сегодня, закончив одевать вас к выходу, я поймал себя на мысли, что теперь никак не смог бы отличить вас от графа. Вы, как говорится, два сапога пара, мистер Кристофер. – На вопрос о мистере Лактоне Фимбер строго заметил: – Все у этого молодого джентльмена показное, сэр. Ничего настоящего у него нет.
– Можно и так выразиться, – сказал Кит, освобождая шею от тугого галстука. – Но меня сейчас больше интересует, что за дела у него были с моим братом, какого свойства предложение мистер Лактон сделал и какой ответ он ожидал получить от меня завтра.
Нахмурившись, Фимбер помог молодому джентльмену стянуть с себя жилет, а потом заметил:
– Нет, сэр, его светлость ничего не говорил мне на сей счет. Однако из того, что я знаю о мистере Лактоне, отважусь предположить, что он предложил продать милорду одну из своих охотничьих собак.
– Кто будет покупать охотничьих собак в это время года? – скептически отнесся к словам камердинера Кит. – Мой брат уж точно не станет.
– Так-то оно так, однако его светлость славится своим добродушием. Ему крайне неловко отказать человеку в просьбе. Мистера Лактона сейчас со всех сторон обсели кредиторы. Мы узнаем, что может быть известно об этом дельце Челлоу, когда завтра утром он зайдет к вам за поручениями. Должен уведомить вас, мистер Кристофер: я решил, что правильнее будет сообщить Челлоу об истинном положении вещей. Я подумал, вы сочтете это вполне уместным.
– А если не сочту, разве это что-то изменит? – хмыкнул Кит. – Надеюсь, он больше знает о том, какие дела у мистера Лактона с моим братом. В противном случае я окажусь в незавидном положении.
Появившийся на следующее утро Челлоу вполне оправдал чаяния встревоженного брата своего хозяина. Это был коренастый мужчина с подернутыми сединой волосами и несколько кривоватыми ногами человека, с раннего детства приученного к седлу. Именно Челлоу обучал братьев-близнецов верховой езде на низкорослых пони. Именно он выручал мальчиков из всевозможных неприятных ситуаций, являвшихся следствием их проказ, но в то же время Челлоу решительно пресекал все их поползновения затеять что-нибудь по-настоящему опасное. При посторонних конюх обращался к братьям с предельным почтением, но наедине часто вел себя так,
