Белый Хвост скорее почувствовал, чем увидел ее. На башне. Невольно улыбнулся. Она переживает. Но тут же нахмурился. Протуберанец был прав. Если ты имеешь привязанность – ты уязвим. Не поэтому ли Старик бежал от женщин как от огня? В единении Белый увидел, что Старик испытывал чувства к ним. Но если бы не единение – ни за что бы не догадался об этом. «Мы в ответе за тех, кто нас полюбил», – сказал Старый.
Белый вздохнул. Тяжело. Тяжело! Жить двойной, тройной жизнью, скрывая от всех свои планы, мысли, эмоции, чувства. От всех. От самого себя. Это не жизнь. Это – проклятье! Жить, любить, не показывая своей любви, каждую секунду быть готовым пожертвовать самым дорогим, что у тебя есть, самым сокровенным – ради этого вот стада. Как отец потерял мать Белого, проклиная себя, ненавидя себя. Смерть мамы была уроком. Жестоким уроком Лебедю от Пауков. Белый застонал – он любил. Этим подводя Синеглазку под удары всех своих врагов.
Белый решительно тряхнул головой, выгоняя лишние мысли. Глупо переживать о том, что еще не случилось. Прав Малыш – держать зримую дистанцию с Синькой – разумная мера.
– Сбитый Зуб! – взревел Гадкий Утенок. – Как выглядит твое воинство? Ты думаешь, что враг от смеха умрет при виде твоих ополченцев? А?
– Когда, господин? – изумился Зуб. – Мы же…
– Вчера, друг мой! Вчера! Мы уже опоздали! Бегом! Исполнять! – взревел Белый.
Ну, вот! Наорешь на кого-нибудь, прямо легче становится.
А вот и Слет со своими воинами – созрели. Идут. Безо всяких условий складывают оружие к ногам Гадкого Утенка, встают на колено и клянутся кровью. Хорошо. Полсотни настоящих воинов – не полторы сотни вчерашних ремесленников и пахарей, которые и от Бродяг отобьются едва ли. А настоящий воин не вспотев порубает в фарш этих так называемых ополченцев. Что же делать с ними? Что? Как защитить этими силами три сотни немощных, раненых, женщин, Матерей и детей?
Вариант – бросить всех на произвол судьбы – Белохвостом не рассматривался совсем.
Дело даже не в том, что он был Наследником. Он так был воспитан. Это был его Путь, его Долг – служить всем этим людям. Только – тс-с-с! Самим этим людям не говорите! Потому как – они служат Гадкому Утенку. Такой вот замкнутый круг служения. И это – правильно. Тогда – Порядок. А если кто-то размыкает эту цепь взаимного служения, размыкает замкнутый круг, наступает беспорядок. Бардак, Хаос и Смута. Безумие.
Белый опять погрузился, с рычанием, в бесконечный круговорот неотложных, но мелких дел. Надо было понять, что за люди были теперь под его началом, на что они способны, на что не способны, надо было принять сотни решений – кого куда определить, кто будет ремонтировать стеганки и оружие, как, что и куда упаковывать…
В душе Белохвоста все больше зияла пустота отчаяния. Это никогда не закончится! В злости на своих людей, на их тупость, он закатил глаза к небу, на закатное светило.
И это помогло. Белый вспомнил Старика. В очередной раз. Появилась мысль – «а как бы поступил Дед?» Белый настолько зримо увидел образ Андра, что невольно улыбнулся. И решил изобразить из себя Старика. Он нахмурился, постаравшись «нависнуть» над Прибытком, как «нависал» Андр:
– Ты че буробишь, дятел? – зарычал Белый. – Ты с этим пустяком ко мне приперся? А на плечах у тебя – что? А зачем она тебе, если ты не знаешь, как и кто будет штопать эту рвань? А? Тогда зачем мне ты? Если я буду решать, кто из твоих баб будет шить, а кто – смотреть на шитье и трещину свою почесывать? Бегом, сукин сын! Еще раз с дерьмом ко мне сунешься – укорочу на голову, если все одно ею пользоваться не умеешь! Зуб! Тебя это тоже касается! Ко мне лезете только с теми делами, которые сами решить не смогли. Я понятно объяснил? Или вам в печень постучать, чтобы дошло? Пшли все нах! Выступаем на рассвете! Завтра – на рассвете! Кто не успеет, тот – опоздает! Я уйду. Делайте потом что хотите! Вы меня услышали? Или я тихо сказал? Бегом, чурки дубовые! Заикали! Мозги мне запутали хуже Разумника! Лебяди! Порублю, как Бродяг! Я вас для чего поставил смотрящими? Чтобы самому все непонятки разгребать? Исполнить! Доложить! Свалить! Бегом!
И хотя вокруг никого уже не было – все разбежались от его гнева, Белохвост продолжал буянить, махать мечом и орать. Потому как знал, что если ты никого не видишь, то это вовсе не значит, что и тебя никто не видит.
«Старый! Так вот почему ты орал все время! Ха-ха! И вот почему Алеф всегда лишь посмеивался, нисколько не опасаясь твоего гнева. Как ты это называл? «Режим дурака»? Нет, это – другое. Ладно, пусть будет «Режим Старика». Да, так и будет. Надо время от времени изображать из себя гневного Андра, иначе они совсем меня утопят в рутине!»
Белый увидел нерешительно стоящую поодаль Синеглазку. Она пришла, зная, что должен начаться приступ фантомных болей Смерти.
– Что? – резко спросил он ее.
– Как вы себя чувствуете, властитель? – скромно спросила она, потрясенная увиденным буйством Белого.
– Тебе заняться больше нечем? Силу потратить некуда? На рассвете выходим из этого проклятого города! Кто не сможет идти – тут останется. Бросим, как мусор! Поняла? Или еще раз повторить, для особо тупых?
Синеглазка сначала смотрела на него непонимающе, удивленно. Но потом глаза ее пыхнули нескрываемым гневом, она резко развернулась, фыркнула, пошла нервной походкой, подпрыгивая через шаг от сжигающей ее злости и обиды.
Корень увидел все это, подождал, пока сестра уйдет, пошел к Гадкому Утенку с видом решительным и гневным.
– Как ты смеешь? – прорычал акробат, совсем сблизившись. – Что, поигра…
Белый вознес над головой меч, который не выпускал из рук в «буйстве».
Удар меча перехватил изумрудной сталью своей сабли Стрелок.
– Господин! – крикнул в лицо Белому Пятый.
– Убью! – зарычал Белый.
Пятый пихнул Белого, смело повернулся к нему спиной, заслоняя своим телом сжавшегося Корня.
– Как смеешь ты что-то предъявить? Попутал? Знай свое место, червь! Пшел! Чтоб ноги твоей! Пока не вызову!
И пнул мускулистого акробата. Корень убежал.
Стрелок повернулся к Белому, что терпел, но боль все одно кривила его лицо. Пятый понял, что как только Серый начинает волноваться – его накрывает. Да и Синька неспроста пришла.
