Случаи чумы бывают и в наши дни, но очень редко. Первые эффективные средства лечения появились в 1932 году после введения в клиническую практику сульфаниламидных препаратов, но в наше время чуму лечат такими антибиотиками, как стрептомицин, хлорамфеникол (левомицетин), тетрациклин и фторхинолон. К сожалению, до сих пор сохраняется угроза применения бацилл чумы в качестве бактериологического оружия. Как только была понята инфекционная природа заболевания, его заразительность (контагиозность), его стали использовать в военных целях. Первый пример использования бактериологического оружия имел место в 1347 году во время осады монголами крымского города Каффы. Монголы забрасывали в город, через его стены, трупы людей, умерших от чумы. Не далее, как в 1940 году, японский самолет сбросил груз зараженных чумой крыс над китайским городом, вызвав в нем эпидемию. В наши дни упорно циркулируют слухи о том, что во многих странах созданы штаммы бактерий, устойчивых к воздействию всех известных антибиотиков. Эти штаммы созданы на случай бактериологической войны.
Правда, сейчас самой главной заботой является вирус Эбола, и «карантин» является самым надежным способом предотвращения его распространения. В данном случае, продолжительность карантина не превышает двадцати одного дня, так как это время соответствует инкубационному периоду заболевания. Если в течение этого времени симптомы не появляются, можно с уверенностью считать, что человек здоров. Представляется, что больной заразен только в присутствии явных клинических симптомов. Если не соблюдать карантин в соответствующих случаях, то мы можем столкнуться с эпидемией болезни, рядом с которой побледнеет даже Черная Смерть.
Похвальное слово морфину
Знаменитый профессор медицинского факультета Гарварда и известный писатель Оливер Уэнделл Холмс в девятнадцатом веке считал, что, если все существовавшие в то время лекарства утопить в море, то это было бы «величайшим благом для человечества, хотя и причинило бы непоправимый урон рыбам». Тем не менее, Холмс проявил осмотрительность и сделал исключение для опиума, смолистого вещества, выделяющегося из оснований коробочек опийного мака. Использование опиума началось до возникновения письменности, как о том свидетельствует обнаружение коробочек мака в пещерах, где люди обитали за 10 тысяч лет до н. э. Мы, конечно, не можем точно сказать, какую роль играл опийный мак в жизни этих древних людей, но, вполне возможно, что методом проб и ошибок люди открыли успокаивающее и болеутоляющее действие макового сока. К 3500 году до н. э. шумеры, оккупировавшие Месопотамию (современный западный Ирак), вели международную торговлю опиумом, что говорит о том, что уже тогда люди были хорошо осведомлены о его свойствах. Врачи древнего Рима и древней Греции прописывали опиум при меланхолии, болях, кашле и поносе, то есть при состояниях, в которых опиум действительно приносит облегчение.
«Возьми равные части опиума, мандрагоры и черной белены и смешай с водой», – говорится в одном из врачебных рецептов двенадцатого века. «Если хочешь сделать надрез или распил кости больного, – продолжает далее этот старинный справочник, – погрузи в эту смесь материю, а затем приложи к ноздрям больного, и когда он уснет, ты сможешь делать все, что нужно, по твоему желанию». Проблема заключалась в том, что иногда этот сон становился вечным. В шестнадцатом веке швейцарско-немецкий врач и алхимик Парацельс, известный своим афоризмом «только доза превращает лекарство в яд», обнаружил, что опиум растворяется в спирте лучше, чем в воде, и рекомендовал полученный им раствор как обезболивающее средство. Капли он назвал лауданумом (от латинского слова laudare, «хвалить»). Правда, лауданум отнюдь не всегда был достоин похвалы. Определять нужную концентрацию было трудно, потому что исходные растворы сильно отличались концентрациями действующего вещества. Кроме того, врачи стали замечать, что после прекращения длительного приема лекарства возникали «невыносимые страдания, тревожность и угнетение духа». Это были первые сообщения об опиумной абстиненции и синдроме отмены.
Лауданум стал самым популярным лекарством викторианской эпохи. Конечно, чаще всего его назначали как болеутоляющее средство, но многие принимали его, стремясь к эйфории. Это очень хорошо описано в классической книге Томаса Де Квинси «Исповедь англичанина, употребляющего опиум». Де Квинси познакомился с лауданумом в 1804 году. Его лечили этим лекарством от невралгии тройничного нерва – болезни, при которой сильная боль в лице распространяется по ходу чувствительных ветвей тройничного нерва. Самые незначительные раздражения, например, чистка зубов или дуновение холодного ветра в лицо, могут вызвать приступ сильнейшей боли. Нет, поэтому, ничего удивительного в том, что Де Квинси возносит хвалы лаудануму. «Это панацея от всех человеческих страданий, это секрет счастья». Сэмюель Тейлор Кольридж тоже отдал дань увлечения лаудануму. Сюжет известного стихотворения Кольриджа «Кублай-Хан» о китайском императоре тринадцатого века был навеян сновидением в состоянии вызванного лауданумом ступора. Для тех, кто любит коллекционировать курьезные факты, можно сказать, что Мэри Тодд Линкольн[22] была лаудановой наркоманкой, так же, как Мэтти Блэйлок, гражданская жена Уайатта Эрпа.[23] В «Хижине дяди Тома» Касси убивает одного из своих детей лауданумом, чтобы он не рос в рабстве, а Дракула в исполнении Брэма Стокера усыпляет лауданумом служанок Люции, прежде чем впиться зубами в ее шею.
В начале девятнадцатого века немецкий фармацевт Фридрих Вильгельм Сетюрнер стал первым, кому удалось выделить из лекарственного растения активное вещество. Соединение, которое он смог выделить из опийного экстракта и очистить, Сетюрнер назвал «морфином», по имени греческого бога сновидений Морфея. После экспериментов на мышах и дворняжках Сетюрнер принял морфин сам и дал попробовать его своим друзьям. Сетюрнер заметил, что тридцать миллиграммов морфина вызывали очень приятные ощущения и повышали настроение, следующая доза вызывала дремоту и утомление, а третья доза погружала в глубокий сон с головной болью и рвотой при пробуждении. После этого друзья отказались продолжать эксперименты. Изобретение шприца и подкожных игл облегчило дозировку и введение морфина, но, одновременно, привело к злоупотреблению морфином. Морфин как медицинский препарат широко применялся во время Гражданской войны в США для лечения боли от ран. Тысячи людей стали после этого морфиновыми наркоманами.
Вплоть до семидесятых годов механизм действия морфина был не вполне ясен. Молекула морфина в центральной нервной системе связывается с рецепторами, которые препятствуют передаче болевых импульсов. Естественно, возник вопрос о том, зачем у человека существуют эти
