Такой внезапный и коренной перелом в судьбе мог бы вскружить голову даже самым стойким. Но с нашими молодыми друзьями ничего подобного не случилось. После первого восторга они вполне бесстрастно оценили события, стоившие им столь восхитительной награды; они сочли, что в итоге им воздали по справедливости за их поведение на борту «Петуха», и потому сразу же ощутили себя на своем месте.
Иначе говоря, гордыня и себялюбие уже успели пустить в них корни.
Дрейф жил в милом домике на оконечности мыса, вдающегося довольно глубоко в море, откуда открывался широкий вид на сплошь гористые берега острова. Прямо перед домом располагалась маленькая гавань, там на прибрежном песке стояли четыре или пять довольно крупных пирог в отменном состоянии – все они принадлежали буканьеру.
Внутреннее убранство дома было под стать внешнему: удобная, без изысков мебель была расставлена с особой аккуратностью, свойственной морякам; в доме царили полный порядок и безупречная чистота, что, впрочем, казалось даже несколько излишним, хотя и могло бы порадовать глаз любой голландской хозяюшки.
В обшитой деревом столовой с широкими окнами на море стоял стол, накрытый на четыре персоны.
– К столу, братцы! – весело скомандовал Дрейф. – Угощение ждет.
– И то верно, пора бы уж и подкрепиться, – буркнул себе под нос Питриан, водружая ружье в углу столовой.
Работники, отбывавшие испытательный срок, внесли блюда – и трапеза началась.
На службе у Дрейфа состояло пятеро таких работников, но, в отличие от большинства своих собратьев, Дрейф обходился с ними на редкость мягко. И те души в нем не чаяли за это. И были готовы пойти за него и в огонь, и в воду.
Да и выглядели эти работники вполне здоровыми, и одеты были весьма сносно – можно было с первого же взгляда сказать, что они здесь, как у Христа за пазухой, преспокойно дожидаются дня своего освобождения.
Этими пятью работниками были: Данник, тот самый добродушный силач, с которым мы уже успели познакомиться на борту «Сантьяго», когда его приставили охранять графа Ораса; Оливье Эксмелин, студент-хирург, случайно попавший на Большую землю и проданный как работник; это он потом написал свою замечательную, захватывающую историю о буканьерах, поведав об этих необычных людях, о которых он знал не понаслышке, ибо прожил с ними бок о бок целых двадцать лет; Чернобородый, уроженец Дьепа, с женственным лицом, трепетный и кокетливый, точно девица, хотя и крепко сбитый, выражавшийся мягко, но не без самодовольства, притом что, в общем, это был славный малый и к тому же храбрый как лев; засим – Шестигрош, сухонький, дерганый коротышка с плутовато-насмешливым, сморщенным личиком, хитрый и вороватый, как лиса, и при этом трусоватый, между тем он обладал талантом выходить сухим из воды при любых, даже самых затруднительных, обстоятельствах. Дополнял же эту славную компанию Говорун, редкостный болтун, как явствует из его прозвища, урожденный парижанин и круглый сирота, возросший словно сорняк на парижской мостовой и не имевший никаких видов на будущее; жизнь его в ту пору, когда на него положили глаз вербовщики из Вест-Индской компании, была совсем уж незавидной; в общем, это был один из тех чудаков, какими Париж кишел во все времена, тем паче что у них был только один бог – случай. Что же касается его телосложения, это был сущий верзила, тощий как жердь и похожий на циркуль, но шустрый и ловкий, точно обезьяна, и такой же хитрый и злобный. Его мертвенно-бледное, исхудавшее от тягот и лишений, узкое лицо скорее напоминало морду хорька; серые, глубоко посаженные глазки сверкали исподлобья коварством и постоянно блуждали; выражение лица, которое он менял по своему желанию, прибегая к самым невообразимым ужимкам, в минуты покоя обретало печать бесстыдства и хитроватого, беспечно-лукавого благодушия; непомерно длинные руки и ноги, пребывавшие постоянно в движении и заканчивавшиеся по странному капризу природы крохотными, изящной формы ступнями и кистями, делали его похожим на громадного паука-сенокосца, стоящего на задних лапах.
Вот такие работники прислуживали капитану Дрейфу. Купил же он их по случаю, но, каким бы случайным ни был его выбор, лучшей компании бродяг было не сыскать. Впрочем, очень скоро мы, конечно же, увидим их в деле и тогда сможем судить о них уже более справедливо.
Когда аппетит гостей Дрейфа был наконец удовлетворен и трапеза подошла к концу, буканьер распорядился принести ликеры, трубки и табак, а также налить кофе, после чего он велел своим работникам убираться.
И четверо Береговых братьев остались одни.
– А теперь давайте побеседуем, – сказал Дрейф, набивая трубку.
– Давайте, – отвечали гости, по его примеру взявшись набивать свои трубки.
Буканьеры тут же почти полностью исчезли в густых клубах табачного дыма.
– Ну что, – молвил Дрейф, – кажется, все прошло замечательно, а, друзья?
– Признайтесь, ведь вы все знали заранее? – сказал Олоне.
– Тысяча чертей! А будь иначе, думаете, я пришел бы за вами? – рассмеялся Дрейф.
– Вы поступили со мной прямо как отец родной.
– Э-э, кто знает, может, я он и есть. Сколько тебе годков-то, приятель?
– Не знаю! Да разве я вам не говорил, что был несчастным подкидышем – меня из жалости подобрали на песчаной косе возле Ле-Сабль-д’Олона, – с горечью отвечал молодой человек.
– Откуда этот странный тон, парень? Тысяча чертей, я не вижу тут ничего досадного для тебя. Ты найденыш, ну и что; стало быть, бессемейный – одно возмещает другое, – в свойственной ему манере полушутя-полусерьезно заметил Дрейф. – Да ты не кручинься, мы все чьи-то сыновья. Может, когда-нибудь ты отыщешь всю свою родню и будешь сам тому не рад.
– О, как вы можете такое говорить?
– А почему бы нет, коли так оно и есть. Чтоб тебя бросили, твое появление на свет должно быть в тягость отцу или матери либо им обоим. Так что уж лучше их не знать. Испанцы, а они, должен признать, чего бы мне это ни стоило, не совсем уж законченные тупицы, так вот, те же испанцы говорят, что всякий сирота по праву есть дворянин. Удел дворян – плодить побочных детей; у бедняков другие заботы. Все знатные дамочки – шельмы, таково мое мнение, да и другие не лучше.
– Выходит, порядочных женщин нет вовсе? – невольно рассмеялся Олоне подобной точке зрения.
– Подумаешь! – бросил Дрейф, выпуская огромное облако дыма. – Наверно, есть, раз мне говорили,
