– Клянусь вам, благородный капитан… – отвечал Кеклик, бледнея на глазах.
– Не клянитесь и делайте, что говорят, – строго велел флибустьер. – Если я угрожаю, то привожу угрозы в исполнение незамедлительно. Бумаги у вас, знаю, и они мне нужны. Или?..
– Капитан!..
– Бумаги! Прошу в последний раз.
Кеклик побледнел как полотно, его с ног до головы пробила дрожь, он отступил назад и резко прижал руку к груди.
– Не видать их тебе, пес! – вскричал он и, выхватив кинжал, изо всех сил ударил им врага прямо в сердце.
Клинок, поразив Дрейфа в грудь, сломался, а флибустьер стоял, незыблемый как скала.
– Вот, значит, ты как, несчастный! – воскликнул он. – Спасибо доброй моей кольчуге!
Он вскинул топор.
– А это тебе плата за предательство, злодей! – глухо прибавил он.
В следующий миг Кеклик с проломленным черепом рухнул наземь; несколько мгновений он дергался в предсмертных судорогах, потом издал дикий вопль и вместе с ним испустил дух.
Дрейф повесил топор обратно на пояс, опустился на колени рядом с убитым и принялся обыскивать его. Как он и предполагал, под одеждой у того был спрятан пакет, где, верно, и лежали бумаги, которые он так долго искал.
– Ну вот, – философски заметил флибустьер, засовывая драгоценный пакет себе в камзол, – не стоило так огорчаться. Онцилла, несмотря на всю свою хитрость, на сей раз определенно угодил в свои же сети.
Дрейф встал, глянул напоследок на распростертое у его ног безжизненное тело и неспешно, весьма довольный собой, направился к аюнтамьенто, куда вскоре благополучно и прибыл.
Глава III
Как Дрейф прочел бумаги, которые отобрал у Кеклика, и что за этим последовало
Когда Дрейф вошел в аюнтамьенто, там царил такой кавардак, что утихомирить кого бы то ни было оказалось не под силу даже Монбару.
Капитан дон Антонио Коронель и сорок знатных горожан всячески старались отговориться от выплаты непосильного выкупа, востребованного флибустьерами за готовность оставить город в покое.
На свою беду, эти честные люди говорили с глухими. Флибустьеры были верны обычаю нипочем не отступать от раз принятого решения.
Капитан Монтобан уже сказал, резко стукнув ружейным прикладом о дощатый пол:
– К черту деньги! Вздернем гавачо! Так оно лучше будет, хоть повеселимся.
Это предложение горячо подхватили все флибустьеры: хотя по натуре своей они были корыстолюбивы, им, однако же, доставляло несказанную радость видеть, как на конце веревки болтаются эти чванливые испанцы, презрительно называвшие их ладронами; расправу над ними они учиняли короткую, без суда и следствия и при всяком удобном случае.
Монбара недаром прозвали Губителем: потеряв терпение, он уже собирался дать сигнал к началу казни, когда в зале, где собрались флибустьеры, нежданно объявился Дрейф.
Удача, столь чудесным образом улыбнувшаяся флибустьеру, наполнила его сердце и разум радостью и великодушием; однако ж эти чувства овладели им не настолько, чтобы он мог не считаться с интересами собратьев.
Когда он вошел, все взгляды обратились на него; в глубине души Монбар без всякого сожаления снял с себя ответственность за милое повешение, как шутливо выражался капитан Монтобан, тем более что на самом деле налетом верховодил Дрейф и в этом качестве он был признан всеми Береговыми братьями. Так что при виде его Монбар тотчас поспешил ретироваться.
– Итак, о чем спор? – осведомился Дрейф.
Монбар в двух словах изложил ему суть дела.
– Ага! – продолжал Дрейф. – Стало быть, эти господа отказываются?
– Да, вот мы и собираемся их вздернуть.
– Что ж, правильно.
Знатные испанцы было почувствовали, как в их сердцах возродилась надежда, когда пришел старый флибустьер, за которым закрепилась репутация человека милостивого; и тут, заслышав его бесстрастный ответ, они снова затрепетали от страха.
У них из рук выскользнула последняя спасительная соломинка.
– Значит, вздернем сеньоров! – в порыве радости воскликнул Монтобан.
– Минуту, – сказал Дрейф, – не горит! Сперва потолкуем.
И он повернулся к полуживым испанцам.
– Ну так что? – продолжал он. – Неужто вам всем не под силу собрать какие-то жалкие пятьдесят тысяч пиастров ради спасения своей жизни и избавления вашего городишки от полного разгрома? Клянусь честью, кабальеро, вы, верно, чего-то недопоняли или, может, вообразили, будто мы не держим слова по части угроз.
– Мы знаем, сеньор, вы люди безжалостные, – ответствовал дон Антонио Коронель, – но нам и правда не под силу собрать требуемую вами сумму.
– Неужели это правда? – удивился Дрейф.
– Клянусь честью, сеньор.
– О-о, дело и впрямь принимает серьезный оборот. А ежели вместо пятидесяти тысяч мы удовлетворимся сорока?
– Что пятьдесят тысяч, что сорок, сеньор, дело это для нас непосильное.
– Ах, черт подери, как же вы меня огорчили! И все же надеюсь, вы пораскинете мозгами – даю вам пять минут.
– Слышали? – напомнил Монтобан.
– Мы уже и так обо всем подумали, сеньор, – холодно отвечал губернатор.
– Правда? Что ж, тем хуже для вас, сеньор. Данник, дружок, поди-ка сюда! – бросил Дрейф, обращаясь к своему работнику, стоявшему в паре шагов от двери. – У тебя заряжен пистолет, малыш?
– Да, капитан.
– Чудесно. Тогда подойди ближе и окажи мне милость – прострели башку вон тому сеньору, рядом с капитаном доном Антонио.
Данник вышел вперед и хладнокровно исполнил приказ командира.
– Такова печальная необходимость, дорогой капитан, – простодушно сказал Дрейф, обращаясь к губернатору, потрясенному подобным самосудом. – Однако признайте, этот кабальеро не страдал. А теперь, с вашего позволения, давайте продолжим разговор с того места, где мы остановились.
– Но, сеньор, у нас нет никакой возможности, я протестую…
– О, так вы упорствуете? Что ж, ваше дело. Данник, займись-ка вон тем кабальеро – сделай с ним то же, что и с первым.
Громыхнул еще один выстрел – новая жертва рухнула на пол.
Флибустьеры хохотали до упаду: задумка Дрейфа им явно пришлась по вкусу. Простота и беспечность, с какими их предводитель обходился с пленными, вызывала у них бурную радость. Безусловно, они были бы совсем не прочь увидеть продолжение расправы за востребованную цену в сорок тысяч пиастров.
Впрочем, представители знати Сан-Хуан-де-ла-Магваны нисколько не разделяли их мнения. Форма разговора, принятая Дрейфом, очевидно, пришлась им не по душе. Уверившись, что флибустьеры не преминут их прикончить, всех до единого, они не на шутку встревожились и
