– Брось, ты спятил. И что же, скажи на милость, в моем поведении было такого странного?
– Как! Ты уходишь к себе в спальню в одиннадцать утра… запираешься…
– Как это «запираюсь»! – вскричал Дрейф с безупречно сыгранным изумлением.
– А ты что, не знал? Сам заперся и забыл?
– Наверное! Совсем не помню, как оно так вышло. Голова вчера у меня просто раскалывалась. Помню, пришел я домой, едва уселся в кресло и раскурил трубку, как сон навалился на меня, точно гром среди ясного неба… я еле доплелся до койки – и тут же как будто в пропасть провалился, словно умер.
– И сколько же ты спал? – спросил Олоне, воззрившись с недоверием на друга.
– До этой самой минуты. Вернее, я проснулся только с полчаса назад. Клянусь честью, никогда в жизни не спал я вот так, без задних ног! Подумать только, – прибавил он, зевнув во весь рот, – все никак не проснусь, как видишь.
– Ладно, – проговорил Олоне, качая головой, – пусть твои тайны останутся при тебе. И боже меня упаси пытаться проникнуть в них без твоего ведома.
– Да ты и впрямь рехнулся, брат! Какого дьявола тебе взбрело в голову, будто у меня есть от тебя какие-то тайны? Как можно! Верно тебе говорю. Да и потом, ведь ничего такого не случилось. Так что давай оставим этот разговор, если позволишь, и пойдем позавтракаем, а то я что-то голоден как волк.
– Будь по-твоему, я не настаиваю, – согласился молодой человек. – Думаю, придет время и ты станешь более сговорчив. Я обожду.
Засим они прошли в столовую и сели за стол.
Минуло четыре или пять дней, и за это время двое друзей, хоть и жили под одной крышей, виделись не так уж часто.
Каждое утро на рассвете Дрейф покидал «каюту», как он называл свой дом, уходил из Пор-Марго и возвращался лишь с наступлением ночи.
Со своей стороны, Олоне, понимая, что его другу хочется побыть в одиночестве, старался как можно реже попадаться ему на глаза, а при встрече задавать самые обычные вопросы, чтобы его не смущать. Впрочем, однажды утром, вопреки заведенной привычке, Дрейф вышел к завтраку, и двое друзей встретились за одним столом.
За завтраком разговор шел о пустяках, но, когда подали кофе, после чего работники удалились, Дрейф набил трубку, раскурил, потом склонился к столу и выпустил в друга клуб дыма.
– А теперь, брат, давай поговорим.
– Но мне кажется, мы только этим и занимаемся, как только сели завтракать, – с напускным удивлением отвечал Олоне.
Дрейф пожал плечами.
– Да нет, – продолжал он, – мы всего лишь болтаем о всякой ерунде в ожидании задушевного разговора.
– Сказать по правде, – заметил Олоне, – я уж было засомневался, поговорим ли мы вообще когда-нибудь по душам.
– Давай, – бросил Дрейф, – ежели есть охота.
– Я-то не прочь.
Дрейф облокотился на стол, подперев голову руками, и, держа трубку в уголке рта, выпустил сквозь чуть разомкнутые зубы целое облако табачного дыма.
– Брат, – неожиданно спросил он, – ты знаешь испанский?
– Да, – отвечал Олоне, совсем сбитый с толку лукавой улыбкой друга. – А почему ты спрашиваешь?
– Скоро увидишь. Так ты хорошо знаешь испанский?
– Я шесть лет мотался вдоль испанских берегов от Пор-Вандра[52] до Кадиса[53] на хихонском каботажнике[54]. И по-испански говорю и пишу так, что последнее время моего пребывания у испанцев те из них, с кем меня связывали общие дела, даже не верили, что я француз, а не их земляк.
– Ну хорошо! – сказал Дрейф. – Ты прибыл на Большую землю с братом Питриана, так?
– Да, и ты должен его знать, тем более что нас обоих приняли в братство в одно время.
– Верно, знаю. Скажу больше – мне дали на его счет превосходные рекомендации.
– О! – только и вымолвил Олоне, все меньше понимая, к чему клонит его друг.
– Ну да, а поскольку ты, конечно же, знаком с ним ближе моего, я хотел бы узнать твое мнение об этом малом: действительно ли он не промах… словом, можно ли на него положиться в случае чего… то есть надежный ли он.
– Дорогой друг, я знаком с Питрианом уж больше полутора десятков лет, хоть сам еще совсем зеленый. Мы избороздили с ним на пару все моря, делили вместе самые суровые тяготы и самые бурные радости, поэтому я знаю его лучше кого бы то ни было и лучше кого бы то ни было могу просветить тебя на его счет.
– Как раз это мне и нужно.
– Ну что ж, в радости и в горе, в бедности и в довольстве – всегда и везде я видел его одинаковым, то есть честным, верным и великодушным – настоящим человеком, какой тебе и нужен и на кого можно во всем положиться.
– Эк ты его нахваливаешь, черт возьми! И раз он того заслуживает, значит у него и впрямь большая и благородная душа.
– И это, уж поверь, далеко не все.
– О-о!..
Потом наступила тишина.
Дрейф как будто глубоко задумался. Олоне выжидал. И вдруг Дрейф словно очнулся.
– Брат, – неожиданно сказал он, – а ведь давеча ты был прав.
– А? О чем это ты, не пойму, – рассеянно проговорил он.
– Да неужели! – весело продолжал Дрейф. – Не пытайся сбить меня с толку. Раз уж я с тобой откровенен, будь и ты откровенен со мной. Еще раз говорю, ты был прав, или попал в точку, если угодно. Да, я заперся у себя на целые сутки, никуда не выходил, никому не отвечал. Но я не спал и очень хорошо слышал все, что творилось за дверью.
– Ага, теперь признаешь?
– Полностью, как видишь. Так неужели тебе неинтересно знать, почему я так долго молчал?
– Доверять, брат, не прикажешь, и допытываться о секретах друга, по-моему, не самое благодарное дело. Я спросил тебя давеча, и был не прав, признаю. Сегодня же ты готов нарушить обет молчания, и я готов тебя выслушать, но я не провоцирую тебя на искренность, чтобы завтра ты, не ровен час, не пожалел.
– Спасибо, брат, другого я и не ожидал. И будь спокоен, говорить я собираюсь по доброй воле, да только прежде мне хотелось понять самому, как поступить, ведь нередко потом приходится сожалеть о поспешных шагах. Бывают
