– Благословенный Волька, – сказал спустя три дня Хоттабыч, блаженно греясь на солнышке, – все время я делаю тебе подарки, по моему разумению ценные, и каждый раз они тебе оказываются не ко двору. Может быть, сделаем так: ты мне сам скажешь, что бы тебе и твоим достойным молодым друзьям хотелось от меня получить, и я почел бы за счастье и честь немедленно доставить вам желаемое.
– Подари мне, пожалуйста, большой морской бинокль, – ответил, не задумываясь, Волька.
– С радостью и любовью, о превосходный Волька…
– Нам тоже бинокль, если можно, – застенчиво сказали одновременно Женя и Сережа.
– Бесспорно можно, – радушно отвечал Хоттабыч, и они всей компанией пошли в магазин случайных вещей.
Магазин, расположенный на шумной и узкой улице в самом центре города, буквально кишел покупателями.
Хозяйственные горожане уже примеряли зимние вещи, хотя июнь был еще в самом разгаре.
Наши друзья с трудом протиснулись к прилавку, за которым торговали настолько случайными и разнообразными предметами, что их никак нельзя было распределить по отделам, потому что тогда пришлось бы на каждую вещь заводить особый прилавок.
– Покажи мне, о Волька, как они выглядят, эти бинокли, угодные твоему сердцу, – весело сказал Хоттабыч и вдруг побледнел и затрясся мелкой дрожью.
Он горестно взглянул на своих ничего не понимающих молодых спутников, заплакал, гробовым голосом сказал им: «Прощайте, друзья мои» – и, направившись к пожилому покупателю, стоявшему около самого прилавка, растолкал локтями публику и бухнулся перед ним на колени.
– Приказывай мне, ибо я твой покорный и смиренный раб! – сказал он, глотая слезы и порываясь поцеловать полы его пиджака.
– Не лезьте ко мне, – замахал пожилой гражданин руками, – не лезьте, а то я вам съезжу по физиономии! Ишь ты, к карману подбирается, бумажник свистнуть хочет! Жулик!
– Ты ошибаешься, о мой повелитель. Я жду твоих приказаний, чтобы исполнить их немедленно и беспрекословно, – отвечал убитым голосом старик, все еще стоя на четвереньках.
– Стыдно, гражданин, нищенствовать в наше время, – укоризненно сказал Хоттабычу продавец из-за прилавка. – А еще прилично одетый.
– Значит, сколько за колечко? – нервно продолжал пожилой гражданин разговор, прерванный Хоттабычем.
– Всего-навсего три рубля сорок одна копейка, гражданин Хапугин, – ответил продавец. – Вещица, конечно, случайная.
Продавцы магазинов случайных вещей хорошо знали гражданина Хапугина, бывшего частника, а теперь помощника заведующего хозяйством кустарной артели «Красный пух».
Каждый день после службы Хапугин обходил один за другим магазины в надежде воспользоваться неопытностью продавцов и отхватить за бесценок какую-нибудь ценную вещицу. Совсем недавно ему удалось купить за десять рублей какую-то особенную фарфоровую чашечку, и вот сейчас, как раз тогда, когда перед ним бухнулся на колени Хоттабыч, он приценивался к потемневшему от времени колечку, которое продавец считал серебряным, в то время как Хапугин сразу определил его как платиновое.
– Д-да-а, – иронически протянул гражданин Хапугин, протягивая продавцу через минуту кассовый чек, – по цене и колечко.
Получив свою покупку, он сразу спрятал ее в свой старомодный кожаный кошелек и быстро вышел на улицу. Вслед за ним поспешил и Хоттабыч, утирая кулаками слезы, обильно текшие по его лицу. Пробегая мимо своих друзей, он еле успел бросить им на ходу:
– Увы, в руках этого почтенного Хапугина я только что увидел волшебное кольцо Сулеймана ибн Дауда – мир с ними обоими! – а я раб этого кольца и должен следовать за тем, кто им владеет. Прощайте же, друзья мои, я всегда буду вспоминать о вас с благодарностью и любовью.
Только теперь, безвозвратно расставшись с Хоттабычем, ребята поняли, как они к нему привыкли. Печальные и молчаливые вышли они из магазина, даже не взглянув на бинокли, и отправились на речку, где привыкли последние дни собираться для задушевной беседы. Они долго лежали на берегу у того самого места, где еще так недавно Волька нашел знаменитую глиняную бутылку с Хоттабычем. Они припомнили смешные, но милые повадки старика и все больше убеждались, что у него был очень приятный и добродушный характер.
– Скажем прямо: не ценили мы старика, – сказал самокритически Сережа и сокрушенно вздохнул.
Вслед за ним тяжело вздохнули и оба его приятеля.
– Да! – прошептал задумчиво Волька. – И раз у этого самого Хапугина кольцо Сулеймана, то Хоттабычу, выходит, труба. Помните, ребята, такой же случай приключился в свое время с Аладдином и его волшебной лампой?
– Как не помнить, конечно, помним, – нехотя согласились Сережа и Женя.
– Дались нам эти морские бинокли! Тьфу!
Волька повернул голову, чтобы удобнее было плюнуть, но не плюнул, а быстро вскочил на ноги и бросился вперед с пронзительным победным кличем:
– Урра! Хоттабыч вернулся! Урра!
Действительно, к ребятам быстрой, чуть суетливой, стариковской походкой приближался Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб. На плече у него болтались на ремешках три твердых кожаных футляра с большими морскими биноклями.
Рассказ Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба
о том, что с ним произошло после выхода из магазина случайных вещей
– Знайте же, о юные мои друзья, что повесть моя удивительна и похождения мои диковинны, и я хочу, чтобы вы посидели подле меня, пока я расскажу вам мою историю и поведаю, почему я здесь.
Случилось так, что когда Хапугин вышел из лавки, он пошел вперед столь быстро, что я еле мог угнаться за ним. И я догнал его уже на другой улице и упал перед ним и сказал: «Повели мне следовать за собой, о господин мой».
Но он, не слушая меня и продолжая свой путь, оставил меня одного коленопреклоненным на середине улицы. И я догонял его восемнадцать раз, и восемнадцать раз падал я перед ним ниц, и восемнадцать раз он не слушал меня и оставлял меня посреди улицы, восклицая: «Пошел вон, старый болван!»
И он бил меня ногами, и я ничего не мог ему сделать, ибо в его руках было волшебное кольцо Сулеймана и я боялся его прогневать. И я не ведал того, как избежать, чтобы не пойти за ним, и я следовал за ним по пятам, а он думал, что я прошу у него денег, и кричал, что у него нет ни копейки и что он нищий, хотя я знал, что у него много денег, и он знал, что я это знаю.
И он бил меня сильным боем каждый раз, когда никто этого не видел. И тогда меня охватил сильный испуг, и у меня высохла слюна от сильного страха и я отчаялся в том, что буду жив. И я заплакал тогда сильным плачем, так что промочил слезами свою одежду, и молвил: «Пожалей меня, несчастного своего раба!»
И тогда Хапугин изменился в лице, и сильно побледнел, и сказал, что он уже второй месяц член профсоюза и уже два года как он не пользуется наемным трудом, и что плакали какие-то его денежки (как будто деньги могут плакать!), и что у него было четыре чудных магазина, и что их, увы, никогда не будет.
А пока он это говорил, мы дошли до дверей его дома, и я хотел войти туда вслед за ним, но Хапугин толкнул меня рукой в грудь и прокричал ужасающим голосом: «Не смей лезть ко мне в квартиру!»
И я спросил у него, неужели мне стоять у его дверей до самого вечера. И он ответил: «Хоть до будущего выходного».
И я остался тогда стоять около его дверей, ибо слова человека, который владеет кольцом Сулеймана, для меня закон. И я стоял там некоторое время, пока не услышал над моей головою сильный шум и не растворилось над моей головою окошко. Тогда я посмотрел вверх и увидел, что в окошке показалась толстая женщина, а за ее спиной я увидел огорченное лицо Хапугина, и женщина сказала ему издеваясь: «Эх ты, Феоктист Кузьмич! Не умеешь отличить дрянное серебряное колечко от платинового!»
И она выбросила колечко на мостовую и захлопнула окно, а я увидел это и упал без чувств, потому что если презрительно бросают наземь кольцо Сулеймана, то могут произойти ужасающие несчастья. Но потом
