Я смотрю на Машу, на ее лицо, будто сделанное из воска. Оно не выражает никаких эмоций. Маша пристально смотрит мне в глаза. На ней строгий брючный костюм. Каждая его складка отутюжена до хруста, а высокий ворот белоснежной блузы достает до самого подбородка. Из-за этого голова ее не совсем естественно задрана вверх, но Машу это, похоже, нисколько не тревожит. Напротив, эта поза придает ей какую-то пренебрежительную надменность.
Я опускаю взгляд и осматриваю себя. На мне – только старые спортивные штаны с оттянутыми коленками, которые и дома-то носить стыдно. Из обуви – домашние шлепанцы, а выше пояса я и вовсе голый. Зал некоторое время ликует, но с появлением ведущего буря оваций идет на убыль и совсем скоро стихает вовсе. Свет прожекторов постепенно гаснет. Спустя несколько секунд, мы снова оказываемся в темноте, освещаемые лишь вертикальными прожекторами. Только, на этот раз, третий прожектор светит на ведущего.
Смотрю на него. Ведущим оказывается Карл Генрихович, но меня это нисколько не удивляет. Он улыбается, поочередно переводя взгляд то на меня, то на Машу. Из динамиков снова раздается размеренное биение сердца. Внезапно ведущий делает глубокий вдох, вскидывает вверх руку и провозглашает:
– Дамы и господа! Я объявляю финальный тур!
Биение сердца заглушает короткая музыкальная заставка и ликование зрителей. Когда все стихает, Карл Генрихович выходит в центр зала. Его походка легкая, непринужденная и, в то же время, грациозная. Он в очередной раз коротко окидывает взглядом нас с Машей и говорит:
– По правилам нашего шоу ставкой в финальном туре может служить любая вещь, от которой ничего не зависит. Сегодня этой вещью будет… – биение сердца становится громче, Карл Генрихович выдерживает паузу, а затем громогласно заявляет, – Этой вещью будет их дочь Юлия!
Грохочет пафосная музыка, прожектора снова сверлят ярким светом, озаряя ликующую толпу, и в центр зала выходит Юлька. Ее кудряшки колышутся в такт шагам и ярко светятся в лучах прожекторов. Она испуганно озирается по сторонам, но не замечает ни меня, ни Машу, которая не обращает на дочь абсолютно никакого внимания. Вместо этого она продолжает буравить взглядом меня. Я кричу дочери, стараясь обратить на себя ее внимание, но вопли зрителей и музыка заглушают мой голос. Юлька робкими шажками подходит к ведущему и берет его за руку. У меня возникает острое желание подбежать к ней, но я, вдруг, замечаю, что единственная деталь моей одежды исчезла, и теперь я стою перед многочисленной толпой, как и перед собственной дочерью, совершенно голый!
Сгорая от стыда, прикрываюсь руками и благодарю бога за то, что Юлька меня не замечает. Хочу сбежать, но понимаю, что если сделаю это, то больше никогда не увижу дочь. Карл Генрихович смотрит на меня и смеется.
– Похоже, что нашему участнику под номером четырнадцать ставить больше нечего!
Зал взрывается хохотом и одобрительно аплодирует удачной шутке ведущего. Новая волна стыда накрывает меня с головой. Свет прожекторов медленно гаснет. Зал стихает.
– Итак, – произносит Карл Генрихович, воздев одну руку вверх, – Ставка в финальном туре – дочь. Я обязан спросить у участника номер шесть, согласна ли она участвовать в финальном туре и сразиться с участником номер четырнадцать за право обладать Юлией?
– Да! – громко произносит Маша.
– Участник номер четырнадцать права голоса не имеет ввиду того, что в прошлом туре он проиграл собственную мать! – ведущий позволяет себе легкий смешок, – Точнее маму. Так ведь, участник номер четырнадцать? Посему объявляю ставку сделанной! Да свершится шоу!
Толпа коротко аплодирует и снова стихает.
– Я хочу спросить участника номер шесть, какую сумму она готова заплатить за то, чтобы ее дочь принадлежала ей целиком и полностью?
Биение сердца в динамиках усиливается. Маша поднимает правую руку и говорит:
– Две тысячи долларов.
Зрители тут же ахают, ненадолго стихают, а когда переваривают сказанное, взрываются воплями одобрения.
– Вот это финал! – перекрикивая толпу, восклицает Карл Генрихович, – Вот это ставки! Надеюсь, у вас при себе имеется необходимая сумма? Я попрошу представить доказательства того, что вы располагаете двумя тысячами долларов!
Он делает акцент на сумме.
Маша сует руку себе за спину, извлекает оттуда несколько мятых купюр и бросает на пол.
– Отлично! Что же они у вас такие мятые, участник номер шесть?
– Я их прятала от него! – Маша тычет в меня пальцем.
Зал аплодирует и улюлюкает.
– Браво! – поддержал зрителей ведущий, – А теперь посмотрим, что на это сможет ответить участник номер четырнадцать? Итак! Внимание на голого мужчину в луче прожектора от фирмы «Люминис»! «Люминис» – всегда качественное освещение!
Все снова заливаются смехом и смотрят на меня. Одна лишь Юлька продолжает испуганно озираться по сторонам.
– Делайте вашу ставку, участник номер четырнадцать!
– Тридцать тысяч… – выдавливаю я.
Карл Генрихович корчит недовольную физиономию.
– Ну, что же вы так неуверенно? Скажите громче! Мы не слышим! Назовите свою сумму!
– Тридцать тысяч долларов! – выкрикиваю я, но голос срывается на невнятный визг.
Зал тут же отвечает бурей восторженных аплодисментов.
– Вот это да! Вот это да-а-а! – вопит Карл Генрихович, – Позвольте! Позвольте! Я хочу уточнить! Нам не послышалось? Вы сказали тридцать тысяч долларов? Верно?
Я робко киваю.
– Вот это да! Вот это да, друзья! Такого в нашем шоу еще никогда не было! Ставка за дочь – тридцать тысяч! Тридцать! Немыслимо! Резонно подозреваю, что их у вас при себе нет? – зал смеется, – Тогда я попрошу внести заявленную сумму в студию!
Зрители ревут. Музыка гремит. Карл Генрихович смотрит туда, откуда должны вынести деньги, но я знаю, что их никто не вынесет, и тихо говорю:
– Деньги я смогу заплатить завтра утром. Они у меня есть, но не с собой.
Наступает гробовая тишина. На лице Маши появляется едва различимая ухмылка, а ее подбородок, подпираемый жестким воротником, приподнимается еще выше.
– А вот такое в нашем шоу происходит сплошь и рядом, – съязвил ведущий
