Блаженные спазмы и ощущение горячего семени, омывающего меня изнутри. Крепкие руки, и влажный лоб, прижавшийся к моему. Обвитая моими ногами талия и спутавшиеся волосы.
Ослепительное чувство. Единение. Блаженство, одно — на двоих.
— С добрым утром, — хрипло пробормотал Эйнар, слизывая капельку пота с моего виска.
Шершавое прикосновение породило горячие мурашки, и мышцы живота дернулись, сжались, заставив еще раз плотнее ощутить находящийся во мне член.
Я прерывисто выдохнула, и согласилась:
— Отличное утро!
Сидя верхом на ректоре, я любовалась изумительно красивым мужчиной, вольготно разметавшимся по постели — бронзовая коса растрепана, и лохматится торчащими там и сям прядями, темная щетина на впалых щеках, руки, закинутые за голову…
Широкая грудь, мерно вздымаемая дыханием, дорожки чешуек вдоль бугрящихся мышц, темные ареолы сосков, твердые бедра, оседланные мной — веса адептки, сидящей на нем, ректор словно не замечал, и не торопился меня сгонять. А я, соответственно, не спешила покидать насиженное — можно даже сказать, объезженное! — место.
Я любовно огладила литые грудные мышцы, наслаждаясь ощущениями, и, не утерпев, осторожно царапнула гладкую чешуйку бронзового цвета. Она никак не среагировала на покушение — в отличие от дракона, который подтянулся на подушку повыше, и с интересом принялся наблюдать за процессом обнагления одной отдельно взятой адептки. Поняв, что препятствовать обдиранию чешуевладелец и не думает, я подцепила ее ногтями. Ну, как — подцепила. Попробовала! Бронзовая бляшка лежала на загорелой коже плотно. Тогда я попробовала взяться за нее с другого конца, но увы, с тем же успехом. Возня, начавшаяся как шутка, против ожидания меня увлекла — ведь наверняка есть способ, не просто так ведь дракон запрещал! Но мерзкий рептилий, глядящий на меня одновременно с умилением и насмешкой, помогать мне явно не собирался, вполне обоснованно подозревая, что именно на нем я знания и опробую, если он таковыми поделится. В конце концов, сдалась, и куснув несговорчивую пластинку, попросила дракона:
— Перевернитесь, пожалуйста!
Дракон, аккуратно придержав меня за бедра, заставил приподняться, покладисто перевернулся на живот, даже не представляя, в какой экстаз отправляет меня этой сговорчивостью. Мне каждый раз оказывалось сложно заново поверить, что вот эта вот огромная махина легко и добровольно мне подчиняется. И еще сложнее было не капать на него восторженно слюной.
Странно, конечно — вроде, пожирать Эйнара я не собиралась, даже надкусывать, но слюноотделение начиналось непроизвольно. Ненормальная какая-то реакция. Извращенная.
Спина у ректора, кстати, груди ничем не уступала — широкая, сильная, надежная спина. Краси-и-ивая! С развитыми, хорошо различимыми мышцами — капюшонной, широчайшей, большой круглой, уходящей к плечу дельтовидной, хоть анатомию по нему учи!
Возможно, дракон на подобные уроки и не согласиться, но готова ручаться, на них был бы аншлаг!
Потому что меня драконья спина, поросшая по позвоночнику цепью крупных, граненных чешуек, на выступах позвонков выпирающих зародышем спинного гребня, вгоняла прямо-таки в транс.
Я упоенно наглаживала подставленную мне спину, оставив дурную затею нащипать с нее чешуи, и чуть-чуть жалея, что накануне не сумела рассмотреть это существо во всем великолепии его истинного облика. А потом наклонилась, и куснула такую заманчивую, такую аппетитную спину. Кусать было неудобно — все же, человечьи челюсти не слишком приспособлены захватывать ровные широкие участки, но я расстаралась. Дракон подо мной обреченно вздохнул:
— Вот вроде бы хищная рептилия здесь я, а по ощущениям — все-таки вы, адептка.
Я хихикнула, и зарычав, лизнула укус, а после задала вопрос. Давно зудевший на кончике языка:
— Ректор Эйнар, а отчего вы чешуей покрываетесь? Это только во время… э… близости?
Дракон подо мной хмыкнул — я ощутила этой частью тела, что с удобством сидела на этом самом драконе — и внезапно перевернулся, поймал меня, со взвизгом чуть не свалившуюся с него, и ответил:
— Нет, это реакция на любое нервное возбуждение. Просто в жизни, особенно в присутствии иных рас, у нас считается неприличным демонстрировать подобные проявления эмоций. А в любви сдерживать эмоции ни к чему, — развернуто и полно ответил на мой вопрос ректор, и вдруг с внезапным «Ам!» метнулся вперед и куснул меня за плечо.
— Ну вот, и установили, кто тут на самом деле хищная рептилия, — ввернула шпильку я, пока растрепанная бронзовая голова склонилась ниже, прокладывая дорожку из поцелуев от ключицы к груди, и оканчивая ее на соске.
— Ага! — подтвердил мои умозаключения чрезвычайно собой довольный дракон, и переключился на вторую грудь, а я с легким «Ах!» выгнулась навстречу настойчивым, горячим губам.
Я заерзала на его животе, и ректор Эйнар, оторвавшись от своего занятия (и от моей груди) обхватил ладонями мое лицо, коснулся легким поцелуем губ.
— Как вы себя чувствуете, Тереса?
Я недоуменно подняла на него взгляд, и он пояснил:
— Я имею ввиду ваше самочувствие. Да и в целом…
Дракон явно не желал прямо указывать на то, что ведь непросто так я явилась к нему среди ночи, завернутая чуть ли не в одеяло, и я была ему благодарна за эту деликатность. И на его вопрос, прислушавшись к самоощущениям, я честно ответила:
— Отлично!
Здоровый сон и здоровый секс творят с женщиной чудеса, могла бы добавить я, но не стала, заразившись, видимо, от дракона деликатностью.
Половым путем от мужчины чего только не подцепишь, хе-хе!
Ректор, к счастью, не читавший мои мысли — и правильно, там все равно сплошь непристойности! — отвел с моего лица буйные кудри, бережно погладил по щеке костяшками пальцев:
— Может быть, все же обратитесь к целителю? При академии очень достойный лазарет, и мастер Маргрит удивительно неболтлива…
Я снова поерзала на своем «скакуне», и, возмущенно посопев, выдала:
— Ректор Эйнар, благодарю вас за заботу, но в услугах целителей я, хвала Тьме, не нуждаюсь!
— Вот ведь упрямая девица! — выдохнул рептилий, и в очередной раз рывком перевернулся в постели, но на этот раз вместе со мной.
Я охнула, пискнула, негодующе брыкнулась, протестуя против подобного обращения — и забыла обо всем на свете, когда драконий рот властно, почти грубо накрыл мои губы, язык ворвался в мой рот, напористо, яростно — не как
