Наша «Физиология» испытывает гордое презрение ко всем медицинским классификациям, поэтому мы подразделяем неврозы (термин из области патологии, подразумевающий все заболевания нервной системы) на два типа в соответствии с тем, какую пользу извлекают из них замужние женщины.
Иначе говоря, мы утверждаем, что существуют:
1. Неврозы классические;
2. Неврозы романтические.
Классические недуги отличаются живостью и воинственностью. Пораженные ими страдалицы неистовы, как пифии, яростны, как менады, неукротимы, как вакханки; они – сама Античность.
Романтические недуги нежны и жалобны, как баллады туманной Шотландии. Они бледны, как юные девы, которых свели в гроб танцы или любовь. Они в высшей степени элегичны, они – сама северная меланхолия[486].
Черноволосая смуглая женщина с пронзительным взглядом, сухими губами и сильными руками, которая неистовствует, сотрясаемая конвульсиями, – воплощение классических неврозов, тогда как юная особа белокурая и белокожая олицетворяет неврозы романтические. Удел первой – нервы, удел второй – ипохондрия.
Частенько муж, вернувшись домой, застает жену в слезах.
«Что с тобой, мой ангел?» – «Со мной? Ничего». – «Но ты плачешь?» – «Плачу сама не знаю отчего. Мне так грустно!.. Такие облака, как сегодня, всегда предвещают какое-нибудь несчастье… Мне кажется, я скоро умру…» Тут она принимается шепотом толковать вам о своем покойном батюшке, о своем покойном дядюшке, о своей покойном дедушке, о своем покойном кузене. Она призывает все эти жалкие тени, она ощущает в своем организме ростки всех тех недугов, что свели их в могилу, она сносит все терзавшие их боли, сердце ее готово выскочить из груди, а селезенка вот-вот лопнет… Вы самодовольно думаете: «Я знаю, в чем тут дело!» – и пытаетесь ее утешить, но перед вами женщина, зевающая во весь рот, жалующаяся на боль в груди, то и дело заливающаяся слезами и умоляющая вас оставить ее, дабы она могла без помех предаваться меланхолическим воспоминаниям. Она поверяет вам свою последнюю волю, описывает собственные похороны, опускает сама себя в могилу и осеняет эту могилу зелеными ветвями плакучей ивы… Собравшись пропеть радостную эпиталаму, вы обнаруживаете перед глазами мрачную эпитафию. Вы робко пытаетесь утешить не что иное, как Иксионово облако[487].
Встречаются женщины добропорядочные, которые прибегают к подобным средствам лишь ради того, чтобы выманить у чувствительных супругов кашемировые шали, брильянтовые серьги, деньги на уплату долгов или на ложу в Итальянском театре, однако чаще всего ипохондрия исполняет роль оружия, решающего исход гражданской войны.
Боли в позвоночнике и стеснение в груди принуждают женщину искать развлечений; обнаруживая все симптомы сплина, страдалица томно одевается и выезжает исключительно потому, что подруга, мать или сестра уговорили ее восстать с дивана, к которому она прикована и на котором с утра до вечера импровизирует свои элегии. Она на две недели отправляется в деревню исключительно оттого, что поездку прописал ей доктор. Говоря короче, она ездит куда хочет и делает что хочет. Разве сыщется где-нибудь жестокосердый муж, способный воспротивиться желаниям больной женщины, изнемогающей от невыносимых мучений, – ибо в результате долгих дискуссий было установлено, что нервы причиняют ужасные страдания.
Но самую важную роль ипохондрия играет в постели. Если у женщины нет мигрени, ее непременно одолевает ипохондрия; если же у нее нет ни ипохондрии, ни мигрени, на помощь приходит спасительный Венерин пояс – вещь, как известно, мифическая[488].
Среди женщин, которым оружием в войне против мужа служит ипохондрия, встречаются создания особенно белокурые, особенно деликатные, особенно чувствительные, чья стихия – слезы. Плачут они восхитительно. Они рыдают, когда пожелают, как пожелают и сколько пожелают. Их оборонительная система – возвышенное смирение, и благодаря ей они одерживают победы тем более блистательные, что здоровье их оттого нимало не страдает.
Разъяренный муж настаивает на своем? Они смотрят на него покорными очами, склоняют голову и умолкают. Подобная пантомима, как правило, обескураживает мужа. В брачных битвах мужчина всегда предпочитает, чтобы женщина защищалась вслух; тогда он придет в ярость, будет метать громы и молнии; меж тем со смиренницами так не поступишь… их молчание тревожит, вселяет в душу какое-то раскаяние – так убийца, обнаружив, что жертва не оказывает сопротивления, пугается вдвое больше. Он предпочел бы убивать ради защиты собственной жизни. Вы снова идете к жене. Завидев вас, бедняжка утирает слезы и прячет носовой платок так, чтобы вы поняли: она плакала. Вас это трогает. Вы молите вашу Каролину[489] сказать хоть словечко, вы уже так расчувствовались, что готовы все забыть; тогда она начинает мешать слова со слезами, а слезы со словами; она трещит как сорока, оглушает вас сбивчивыми, путаными речами, плачет в три ручья: вы тонете, вы идете ко дну.
Француженки, и в особенности парижанки, в совершенстве владеют искусством разыгрывать подобные сцены, к которым их предрасполагает все: пол, телосложение, наряды, манера говорить. Сколько раз при виде мужей, спешащих либо разорвать тонкий шелк корсета, либо воткнуть гребень в пряди, постоянно грозящие рассыпаться по плечам тысячью золотистых завитков, эти пленительные комедиантки мгновенно преображались: слезы на их глазах высыхали, а на устах возникала лукавая улыбка?..
Как, однако, далеко этим современным уловкам до античного гения, до сильных нервических припадков, до брачной пиррической пляски![490]
О! Сколь многое сулят любовнику конвульсивная живость движений, пламень взоров, мощь тела, хранящего изящество даже в бесчинствах! Подверженная этому недугу женщина бушует, как вихрь, вспыхивает, как огонь, стелется, как волна по белой гальке, она изнемогает от избытка страсти, она пророчествует, она провидит будущее, прежде же всего она видит настоящее, и сражает своего супруга, и наводит на него ужас.
Зачастую муж, увидев один-единственный раз, как его жена шутя расправляется с тремя-четырьмя силачами, навсегда отступается от нее. Такой мужчина уподобляется ребенку, который, выстрелив из
