Алана только теперь поняла…
– Это… по нам стреляют?
– Добро пожаловать в реальный мир, леди…
К счастью, кейс с винтовкой лежал на заднем сиденье. Я открыл дверь… снайпер выстрелил вновь, на движение. Это он зря – пуля даже не пробила бронестекло. Точно – ослабленная, под глушитель.
В кармане у меня было что-то вроде бумажника, но в нем были не деньги, а десять патронов 54R. Гильза Лапуа, порох Вихта и пуля Матч Кинг, сто семьдесят четыре грейна. Набив магазин, я пристегнул его к винтовке.
– Лезь в машину. Закрой дверь, ложись на сиденье. Не показывайся в окнах, пока все не кончится.
– Давай просто уедем.
– Делай, что я сказал.
Я откатился в сторону – снайпер не стрелял. Ближайшая позиция – за «БМВ» Аланы. Скорее всего, он сейчас пытается обойти нас, сменить позицию. Значит – надо сменить и мне, хотя это и рискованно.
Решившись, я перебежал, потом еще раз. Залег. Лес я осматривал не через прицел, а глазами. Боковым зрением движение видно лучше всего, а вскинуть винтовку я всегда успею.
Еще одна перебежка. Почему он не стреляет?
Ответ на этот вопрос я получил, когда услышал звук двигателя. Низкооборотное бульканье, двигатель большой мощности, какой-то старый – сейчас они ренессанс переживают из-за того, что топливо дешевое. Я даже и не подумал бежать за ним – машину не перегонишь. Вместо этого, соблюдая предосторожности, я вернулся к своей машине. Мало ли, может, это уловка такая, один уехал, второй ждет.
Алана ждала в машине, я бросил винтовку назад.
– Подвинься.
Завел двигатель, начал сдавать назад.
– Что ты делаешь?
Я не ответил.
Прикрыв себя машиной от возможной пули снайпера, я выковырял из дерева застрявший там кусочек металла. Положил на лезвие ножа, прикинул – все так, тяжелая. Это даже не «медвежья лапа», которую используют полицейские снайперы, – что-то очень специальное. Может, те новые швейцарские патроны для оружия с глушителем. У них даже гильзы специальные – часть объема изнутри заполнена, потому что в обычном патроне, переделанном под глушитель, часть пороха удалена, и потому при инициации капсюля в полупустой гильзе порох сгорает неоптимально и неравномерно. А швейцарцы сделали гильзы того же размера, но с уменьшенным внутренним объемом. В США нет ограничения на хождение таких, но никто не станет закупать такие дорогие пули и гильзы, когда можно сделать все проще. Никто, кроме Дяди Сэма.
– Дай мне. Я проведу ее через гильзотеку.
– Ты ничего не найдешь, – я передал пулю, – не скажешь мне, кому ты так надоела? Или ты думаешь, нас приняли тут за оленей?
– Почему бы им не охотиться на тебя?
– Потому что я подъехал только что. Даже если он следил за мной – ни один снайпер не успел бы выйти на позицию и сделать выстрел.
…
– Поехали, я отвезу тебя в город.
– Я поеду на своей.
– На твоем кабриолете? Поверь, Кеннеди бы это не одобрил.
Алана закусила губу.
Маршрут возвращения в город я сменил полностью. Машину оставил у паромной станции, на ней мы и переправились в город. На терминале Ферри мы и расстались.
– Домой не ходи, – напутствовал Алану я, – сними номер в отеле. С работой тоже будь осторожней.
– Где ты будешь?
– Найди, – подмигнул я, – ты же из разведки…
Сев в метро на Ферри, Алана проехала всего две остановки. Вышла, в киоске купила бернер[52], набрала по памяти номер. Пошла по улице, постоянно оглядываясь.
Через полчаса рядом с ней остановился «Форд Транзит», на боках были наклейки, рекламирующие восточную еду навынос. Она в последний раз обернулась и села в машину.
– Все нормально?
– Да, мисс Алана.
Того человека, что был за рулем, звали Хабиб, а в кузове был Али – именно он стрелял. Машина была настоящей, то есть зарегистрированной на настоящий ресторан, занимающийся блюдами восточной кухни и имеющий некоторую популярность. И Хабиб, и Али были пуштунами, внуками того садовника в поместье Аланы, которого ее прадед привез из Пакистана вместе со всей его семьей. А уже отец Аланы дал деньги на ресторан. И у Хабиба, и у Али были американские имена, но они знали, что те имена ненастоящие, а настоящие – эти. И они были беспредельно преданы.
– Тот мужчина, мисс Алана. У него была винтовка?
– Да, «СВД».
Хабиб поцокал языком.
– Серьезное оружие. Он возит его с собой?
– Да, возит.
– Мы решили не испытывать благоволение Аллаха и уехали раньше.
– Правильно сделали.
– Что нам теперь делать?
– Я скажу. Винтовку спрячьте пока. Телефон, который я вам дала, выбросьте. Высадите меня здесь.
– Да, мисс Алана.
– Мисс Алана, – сказал простодушный Али, – мне кажется, вам надо выйти замуж за того мужчину. Он сможет вас защитить…
Что касается меня, то я не поехал домой. Я поехал на Брайтон-Бич, в Маленькую Одессу.
Маленькая Одесса – это «советский Нью-Йорк», здесь селились эмигранты из бывшего СССР. В основном евреи, которые официально выезжали в Израиль, но неофициально Израиль был для них не более чем перевалочным пунктом на пути в страну отважных и свободных. До этого, в двадцатые годы, – Брайтон был модным курортом, но Великая депрессия подкосила его, а дешевые перелеты на самолетах добили – и он так и оставался в нищете и запустении до тех пор, пока тут не появились русские и евреи, привлеченные дешевизной жилья и близостью моря. Так появился советский Нью-Йорк.
Свой расцвет он пережил в восьмидесятые и девяностые – тогда отсюда отправляли дефицит, сюда ездили на поклон не последние люди новообразованных в девяносто первом государств, здесь был один из центров советской мафии. Фотографиями отсюда хвастались. Но потом Россия стала другой, дети выросли, окончили американские университеты и разъехались по всей стране… удивительно, но, в отличие от других народов, русским почему-то не удалось сформировать свою устойчивую и политически представленную диаспору… в США никогда не было ни одного русского мэра, конгрессмена, сенатора, а дети мигрантов старались побыстрее стать просто американцами, такими же, как все. И теперь Брайтон-Бич потихоньку умирал: все меньше было русской речи на Броадволке, знаменитом бульваре у моря, закрыли знаменитый книжный магазин под мостом, сгорел знаменитый рыбный ресторан, все больше земли отдавалось под элитную недвижимость, а в районе было все больше мексиканцев. Пляж – теперь, после того как в Нью-Йорке начался процесс реурбанизации, – все больше использовался ньюйоркцами как близкий и неплохой курорт. И уже с удивлением те, кто посещал Брайтон, смотрели на жирных теток в домашних халатах на улице и стариков на скамейках за шахматами.
Брайтон просто не успел за временем – он не русский, да и русским никогда не был. Он – советский. Кусочек той советской Атлантиды, чудом уцелевший после краха СССР, – он медленно тонул все
