– Подожди, пожалуйста. Ты ее видела? Эллу? Она была здесь в последнюю пару дней? Что она украла?
– Я же сказала, что мне нельзя с тобой разговаривать, – снова чопорно произнесла Ханса, переворачивая страницу атласа. – Уходи, пока моя бабушка не рассердилась.
– Ханса, прошу тебя, – я схватила ее за плечо – не сильно, но твердо, – но она вдруг зашипела от боли, пытаясь отползти от меня боком, словно краб.
– Бабушка-а-а! – завизжала она, и перед моими глазами вспыхнул белый огонь. Я оказалась в средоточии обжигающих лучей луны и закричала, пытаясь отмахнуться от света, как от облака мух. Пошатываясь, я бросилась прочь под писклявый смех Хансы – и ужасный лунный прожектор сразу погас.
Я внезапно упала в темноту, перед глазами плясали зеленые пятна – и я покатилась вниз по склону, острая трава ломалась подо мной, одуряюще пахла и резала мою кожу.
Скатившись к подножию холма, я поднялась, промокшая от росы и исцарапанная осокой. Меня охватила настолько острая нужда в Элле, что я думала, что сойду с ума. Запах раздавленной травы проник в меня и наполнил беспросветным отчаянием одиночества, которое приходит только по ночам, когда чувствуешь себя последней и единственной живой душой на земле.
Я безнадежно смотрела в темноту, когда стена холма передо мной вдруг раскололась, как яичная скорлупа. Запах, напоминавший янтарные духи Эллы, хлынул из разлома; если бы в моей голове не стоял аромат зеленой травы, я бы упала в обморок. До того, как меня сшибло с ног волной запаха, я успела добежать до ближайших кустов, достаточно густых, чтобы за ними можно было скрыться.
Свет из разлома был ослепительно ярким, будто внутри холма скрывалось солнце, готовясь выйти на битву с луной. Но чем шире раскрывалась щель, тем слабее становился свет, и вскоре я уже могла смотреть на него сквозь пальцы.
Расколотый холм выглядел оскверненным, раненным, как развороченная грудная клетка. В разломе появились темные фигуры, которые казались человеческими.
Или почти человеческими.
Сперва они двигались крадучись, осторожно касаясь ногами травы, как будто та могла запустить сигнализацию. Потом одна из фигур – красивая девушка в штанах и куртке, похожих на форму летчика, – кувыркнулась прямо в траву. Остальные – мужчины и женщины, на вид немногим моложе моей мамы – со смехом последовали ее примеру. Они совсем не походили на существ, которые, по моим понятиям, обитают в холмах. Большинство выглядело так, будто получало одежду на благотворительных раздачах Армии Спасения.
«Летчица», похоже, была здесь заводилой. Она высоко держала голову и постоянно нюхала воздух. С ее глазами было что-то не так. Остальные старались держаться к ней поближе и выглядели, как кучка бомжей, собирающихся погреться у горящего мусорного бака.
Девушка в ампирном платье с высокой талией над огромным беременным животом бросила на траву покрывало. Все уселись на него – кроме «летчицы» и мужчины, одетого как мистер Рочестер. Эти двое встали друг напротив друга, обменялись поклонами и поднесли руки к поясам.
Наконец я поняла – это было начало поединка на мечах. Вернее, боя на ножах. Клинки были короткие, со скошенными лезвиями, из какого-то блестящего металла. Противники лениво кружили вокруг друг друга, делая выпады и уклоняясь, а зрители смеялись и аплодировали при виде удачного финта.
Если я отвернусь, случится что-то ужасное.
Эта мысль пришла ниоткуда и тут же ускользнула. Я продолжала смотреть за боем, но ужасное все равно случилось. Пока зрители на покрывале пили, смеялись и хлопали, «летчица» сделала длинный выпад и в прыжке ударила противника ножом в шею. Прежде, чем он упал на землю, она вырвала оружие из раны и дважды резанула его по груди крест-накрест, оставив на его рубашке темный косой крест.
Потом она встала над ним, опустив взгляд. Зрители начали вовсю аплодировать, пока мужчина на земле слабо шевелился, умирая – и наконец затих.
Финч. Ужас от того, что сделали с ним на моих глазах, вернулся волной, грозя захлестнуть меня с головой. Стон, который сорвался с моих губ, был о Финче.
«Летчица», которая, присев, чистила свой нож от крови, повернула голову в мою сторону.
– Кто здесь? – спросила она, поднимаясь на ноги.
Как я могла совсем недавно счесть ее красивой? Глаза у нее были без зрачков, совершенно круглые; она быстро облизывала губы бледным языком.
– Кто ты? – снова спросила она. – Выходи, чтобы я могла тебя увидеть.
Я вышла из-за кустов.
– Я – никто. Я гостья здесь.
– С какой стороны?
– С… Земли.
– Подойди ближе, – позвала «летчица», – мы хотим разглядеть тебя.
Подходить ближе мне не хотелось. Вблизи я могла еще яснее разглядеть ее лицо. Пустой блеск ее глаз и воспаленную красноту рта. Мертвец, лежавший на траве, вблизи слабо напоминал человека.
– Ого, какие у тебя большие глаза, – с усмешкой сказала женщина.
Я сморгнула. Это что, шутка?
– Я ищу Ореховый лес, – сказала я, старательно игнорируя простертый на траве труп. – Вы не знаете, куда мне идти?
Может, если я буду делать вид, что все в порядке, так и будет. Классическая логика в ситуации «чудовище-под-кроватью».
– Ты добралась до Леса-на-Полпути, а значит, и отсюда найдешь дорогу. Или не найдешь.
Голос ее звучал успокаивающе. Но успокоиться мне было трудно – при виде того, как ее сородичи медленно сжимают кольцо вокруг меня. Молодая беременная женщина замкнула круг, потирая свой огромный живот, как будто только что съела что-то большое.
– Я пойду, – сказала я.
– Пойдешь? И куда же ты пойдешь? – спросил мужчина с прилизанными светлыми волосами, одетый в рабочую спецовку.
– Я… меня зовут Алиса Прозерпина. – Ханса знала, кто я такая – может, и эти тоже знают? Может, то, что я внучка Алтеи, что-нибудь значит для них?
Но они, похоже, меня не слышали. С каждой секундой их лица становились все менее людскими. Они походили на диких животных, стоявших на задних ногах.
Неожиданная боль пронзила мое бедро. Я охнула, сунула руку в карман – и вынула на свет предмет, который вонзился мне в кожу.
Это была кость. Едва оказавшись снаружи, она выросла до размера меча и пульсировала белизной в лунном свете.
А может, она и есть меч, и я должна им защищаться? Я кое-как перехватила ее, молясь, чтобы в этой сказке от меня не требовалось ничего подобного.
И тут кость запела.
Любимый недолго меня любил,Любимый жестоко меня убилИ кости мои глубоко зарыл,И к новой любимой ушел, невредим.Любимую милого я нашлаИ жизнь у любви его отняла,И кости ее глубоко погребла,Бредет теперь милый по миру один.Голос был, без сомнения, женским – и полным такой душераздирающей красоты, что я думала, сердце мое треснет, как орех. Откуда-то издалека до меня донесся скорбный вздох, и, подняв глаза, я увидела, что лик луны затуманен пеленой печали.
Кость завершила свою песню – и начала ее сначала, еще громче.
