Миг – и пальцы клоуна шулерски сложили-разложили пять игральных карт, сдвинули, тасанули. Раскатали на столе картинками вверх. Демонстрация.
– Как видите, здесь лежат пять карт. Это три ангела, черт и джокер. Тот, кто вытянет джокер, в следующем спектакле получит иммунитет. Тот, кто вскроет черта, – обречен.
Руки Арлекина одним движением собрали карты и молниеносно перетасовали. Вновь раскатили по столу, на этот раз вверх «рубашками», приглашая к Игре.
– Все очень просто. Игроки заряжают оружие и стреляют в обреченного, сколько хотят. Я думаю, никто не пожалеет миллион, который заплатил за вход. За то чувство, когда в руках оказывается оружие, а перед тобой – беззащитная жертва!
Глаза клоуна вспыхнули дьявольским огнем.
– Тянем жребий в обратном порядке от порядка знакомства. Мистер Принц, вы тянете первым!
Поэт без колебаний протянул руку к картам. И задумался… Шершавые «рубашки», а вот сукно стола гладкое. Атлас, без сомнения. Как там делают колдуны, экстрасенсы, маги и прочие хитрецы?.. Закрывают глаза, приставляя пальцы к конкретной карте… концентрируют волю и… видят карточное наименование сквозь «рубашку»!
– Так, – зажмурился Данте. – Ни хрена не видно так. Хитрецы, что и требовалось доказать…
Поэт на ощупь взял первую попавшуюся карту и резко перевернул.
Вздох. Коллективный и шумный! Это бесы. Их отзыв на жребий Данте.
– Мистер Принц! – послышался твердый голос Арлекина. – Либо вы так дороги Господу, что ему не терпится вас забрать к себе, либо вы страшный грешник, и этот черт – ваше Возмездие за прегрешения!
Данте открыл глаза. Увидел карту с нарисованным на ней чертом, единственную вскрытую. Она сразу бросилась в глаза. Придется вытерпеть несколько неприятных мгновений. От неприятностей не умирают. От холостых патронов – тоже…
Игроки мгновенно разобрали револьверы. Пришел их час – Час кровавой Похоти! Картонная коробка с патронами была тут же разломана. Заряжай!
– Мужайтесь, мистер Принц. И умрите как мужчина! – заключил клоун отчасти грустно. Жребий сделан, никто не мухлевал и твою руку не подталкивал. Все честно.
– Что значит – умрите?! – удивился Данте и тут же поразился глубине своего горя.
Нет ничего слаще, чем смотреть в глаза жертвы, понимая, что жертва невероятно напугана и она – твоя, только твоя, и удрать не получится!
– Это значит, что вы сейчас умрете! – взвыл толстый Папа.
– Это значит, что вас изрешетят пулями! – пропел жирный Доу-Джонс.
– Это значит, что вам нужно стоять к нам лицом! – предупредил сухопарый Спирт.
– Потому что настоящие мужчины встречают смерть лицом, а не жопой! – подчеркнул смугляк Мечта.
– Патроны разве… боевые?! – вместо возгласа у Данте вырвался стон. – Эй, клоун, мы так не договаривались!
Игроки закончили с зарядкой. Однако надо дать возможность режиссеру произнести Напутственное Слово перед отправкой поэта на тот свет. Иначе не по-джентльменски получится.
– Вы сказали, что это театр! – возопил Данте. Дикие глаза бывают у загнанной дичи и у поэтов под прицелом. – Патроны боевые! Черт! Черт! Черт!
– Театр, где ставка – собственная жизнь. Вы приняли это условие, подтвердив согласие приходом… Молитесь, мистер Принц! – Умиротворение на грани с сочувствием. Но. Как часто встречается в нашей жизни это «но»! Иногда оно приходит за минуту до смерти. Арлекин бесстрастно скрестил руки на груди.
Пора! Все сказано и все сделано. Кульминация. Она – вот она! Игроки направили револьверы на поэта, стоя на месте, «плечом к плечу», примериваясь. Данте у торца стола, бесы – по его сторонам. Режиссер – против поэта, у другого торца. Стволы почти что уперлись Данте в грудь.
– Нас четверо.
– На счет «четыре» мочим!
– Я буду считать!
– Я буду считать!
Не время спорить, и смысла нет. Мочилово на мази. Такт убийц по отношению к другим бесам – непременное условие всестороннего кайфа!
– Считаем по очереди! – воззвал один из Игроков. В конце концов, поэт – не индейская целка, а бесы – не ковбои, что требуют у племени виниту «право первой брачной ночи». Воззвание больше почувствовали, чем услышали. И то ладно.
Данте, как под гипнозом, все всматривался в Арлекина. На лице клоуна царило безразличие. Щелк! Щелк! Щелк! Щелк! Бесы взвели курки. До собственных похорон отрезок меньше, чем из чрева матери до выхода в руки акушера. Надо смотреть в глаза смерти и пытаться с нею разговаривать.
– Так. Ок!.. Закончим театр! Я… я не мистер Принц! – Поэт выставил руки вперед. Одновременно сделав шаг назад. Когда видишь направленные на тебя четыре ствола, то шаг назад – самое малое, что требует твой инстинкт самосохранения, и самый мужественный характер помешать не сможет. Рассказы о помехе со стороны такого характера – это либо фанатизм, либо байки. Фанаты, к слову, больные люди, психически. Не смешно.
На лице клоуна возникло любопытство. Кто же ты, поэт?
– Раз! – грянула многоголосая команда.
Бесы сделали по синхронному шагу к Данте. В глазах – жажда убийства. Врешь – не удерешь!
– Э-эй! – Поэт мощным рывком разодрал на себе хламиду, явивши чужим глазам парадную (белую) двойку-костюм, суетливо залез в карман пиджака… – Э-эй! Во…от! – Данте выхватил из кармана перстенек, стиснул его пальцами и выбросил руку вперед, показывая Игрокам. – Я – принц Эндрю, наследник Короны! Божий помазанник, черт возьми!..
На лице клоуна возникла усмешка. От Арлекина до Данте – десяток футов. Если прищурить глаза и чуть наклониться, то можно разглядеть вензель на печатке…
– BG.
Кукловод – не стареющая дева из кадрового агентства, он знает толк в подлинниках.
– Наследник королевского дома Бирмингемов!.. Только это не повод, чтобы не умирать, Ваше Высочество, – коротко рассмеялся театрал.
– Два! – крикнули бесы.
Второй шаг назад, поэт! Жажда убийства – та вещь, что не слышит никого, кроме себя. Нет больше бесов, а есть их жажда убийства. Одна на всех! Поглотившая разум и душу!
– Три!
Игроки замерли, прицеливаясь.
Третий шаг назад, поэт! Разговаривать надо с тем, кто тебя слышит, по крайней мере.
– Я не хочу умирать так и здесь! – полетел в Арлекина отчаянный вопль. – Слышишь, ты, режиссер хренов!
На лице клоуна усмешку сменило презрение. Детский сад. Если невыполнимое желание ребенка надо гасить лаской, то такое желание взрослого дяди – признак того, что дядя не повзрослел, даже став дядей. Идиот, если по науке. Как вы смотрите на идиотов? Жалость или презрение. Третьего не дано.
– Че-ты… – Четыре пальца двинули спуски четырех револьверов. Нажать на спусковой крючок не так-то просто. Тот, кто ни разу на спуск не давил, с первой попытки вряд ли это осуществит. Да и тот, кто стрелял долгое время назад, не вспомнит навык мгновенно.
– Я не имею права умереть так и здесь! – завопил в истерике поэт, делая четвертый шаг назад.
Четы…!
По лицу клоуна пробежала рябь. Презрение вмиг исчезло, но эмоция на замену не пришла. Не успела. Машина времени – полезная штука, жаль, что она вне нашего жанра, кукловод!
Бог встрепенулся, отшвырнул трубку и выбросил вперед руку с растопыренными пальцами по короткой диагонали к поэту. Данте отбросило на занавес. Тело поэта с такой силой врезалось в блестящую ткань, что гардина рухнула на
