– Пожалуй, ты прав. – Икрий склонил голову.
– Эти люди, – со вздохом продолжил я, – некогда пахари, виноделы из латифундий своих доминусов, все те, кто всей душой ненавидит римлян, увы, переоценили себя. Из отличного пастуха не всегда получается столь же отличный мечник, вам, братья, это известно как никому, в составе ваших легионов полно тех, кто сердцем и душой готов поддерживать наше освободительное движение, но на деле, все до единого, эти люди лишь создают трудности нам в достижении наших целей. Эти люди тормозят нас, лишают мобильности, сковывают тактически. – Я принялся загибать пальцы, но бросил эту затею, понимая, что у меня не хватит пальцев рук, да и вовсе ни к чему перечислять очевидное. – Я верю, более того, я знаю, что каждый из них отнюдь не хочет быть обузой, все, чего они желают, – помочь. Увы… – Я развел руками.
Военачальники молчали. Возразить было нечего. Прямо сейчас можно было начать спорить, заверять, что именно на таких людях, как пахари, виноделы и кузнецы, держится наше движение, но факты оставались неопровержимыми. Имея в составе войска таких людей, мы медленно, но верно шли к самому дну, крайней точкой которого станет наша капитуляция Марку Лицинию Крассу. Икрий почесал затылок и пробубнил себе под нос:
– В моем легионе найдется с половину таких «найденышей», сбежавших из римских латифундий! Вторая половина будут те самые пастухи, ради которых мы в свое время свернули в Брутию! – Икрий, повышая голос, добавил: – Все до одного это храбрые люди, за которых я готов ручаться лично. И все они мечтают только об одном – быть свободным и умереть за свободу! Но ты прав в одном, Спартак, никто из них не готов к настоящей войне!
Он переглянулся с Тарком, который выразительно кивнул в ответ.
– Это те люди, ради которых мы взялись за мечи, разве нет? Что ты предлагаешь? – сухо спросил Тарк; по его лицу я видел, что полководцу не нравится этот разговор.
Я замялся, но на выручку мне пришел Ганник.
– С ними нам не выиграть эту войну, Икрий, Тарк! Я считаю, что Спартак прав от начала и до конца. Говори прямо! Сейчас не время ходить вокруг да около!
Я выразительно кивнул:
– Увы, но это так.
Икрий тяжело вздохнул.
– Я не идиот, братья, и прекрасно понимаю все сам. Но как быть тогда? – Он покосился на Ганника, перевел взгляд на меня. – Вы сможете взять на себя такое решение?
От вопроса полководца кожа на моем теле покрылась мурашками. Я покрылся испариной, но выдержал взгляд Икрия.
– У меня нет другого выхода, – процедил я.
Икрий промолчал, не выдержал Тарк.
– Это безумие… Я не прощу себе этого, братья! – прорычал он.
– Если мы не сделаем этого, то проиграем эту войну! – вскипел я. – Стоит каждому из нас наступить на горло своим принципам и пойти дальше, как у сотен тысяч ни в чем не повинных невольников по всей Италии, большинство которых женщины и дети, появится шанс обрести свободу! Ты не думал об этом, Тарк? Не думал ли ты о том, что твои соплеменники больше не узнают, что такое рабство и жизнь во имя доминуса?
Моя пламенная речь тронула Тарка, и он спрятал лицо в ладонях.
– Прости, Спартак, я совершенно забыл о людях, которые верят в нас и молятся за наши успехи, – прошептал он.
– Прикажите деканам подготовить списки… – Я замялся, пытаясь подобрать слово, которое могло бы быть наиболее корректным.
– «Найденышей»? – помог мне Ганник. – Говори прямо.
– Ты прав, Ганник, пусть деканы подготовят списки «найденышей», – согласился я. – У Гераклеи мы раскинем лагерь, к этому моменту деканы должны будут подать списки центурионам, а центурионы вам. – Я поочередно обвел взглядом своих полководцев. – Далее, каждый из вас зачитает список вслух перед своим легионом. Тот, чье имя попадет в список, сегодня же должен будет покинуть наши ряды.
Я заметил, как вздрогнул юный Тирн от этих слов. Галл, который не так давно принял на себя командование легионом, вряд ли представлял, как станет зачитывать список, в котором будут указаны имена тех, с кем наши пути разойдутся раз и навсегда.
– Спартак, что будет дальше? – резонно спросил Икрий.
– Те, чьи имена попадут в списки, покинут нас, – отрезал я.
– И куда им идти, позволь спросить? – насупился Рут.
Вопрос казался резонным. Я предполагал, что под Гераклеей нас покинет от пяти до десяти тысяч человек, для которых сегодня ночью эта война будет закончена раз и навсегда. Эти люди не имели никакой возможности вернуться на свою родину, будь то Галлия или Фракия, и оказывались в подвешенном состоянии. Ответа на вопрос, который задал мне Ганник, я не знал, но и другого выхода, кроме как распустить большую часть своего войска, я попросту не видел. Я поспешил озвучить свои мысли.
– С нами останутся те, кто хорошо изъясняется, обучаем. Это могут быть как гладиаторы, так и закаленные в боях против римлян ветераны, некогда служившие в составе римского легиона, но по тем или иным причинам оказавшиеся в кандалах, – резюмировал я.
Те, о ком я говорил, имели недюжинную выносливость, выучку – качества, которые позволили бы мне сформировать полновесные диверсионные боевые группы, способные действовать молниеносно и оперативно. По предварительным подсчетам, таких бойцов насчитывалось всего несколько тысяч человек, но вместе с этими людьми я мог брать не только города, но и целые страны. В ином случае продвижение повстанцев вдоль побережья лишало нас шанса овладеть Брундизием, чьи стены слыли надежной защитой от неприятеля.
Ганник несколько раз ударил кулаком в ладонь.
– Прав мёоезиец, нечего сказать. Прав во всем, – вздохнул он и задумчиво наморщил лоб. – Вот только скажи, Спартак, к чему гнать тех, кто готов пойти ради блага нашего общего дела до конца?
Я попросил его изъясниться.
– Если эти люди не могут идти дальше и тормозят нас, то почему бы не оставить их у Гераклеи? Здесь они могли бы показать себя и встретить римлян лицом к лицу, – напыщенно фыркнул он. – Отчего бы «найденышам» не дать выплеснуть
