– Так чему обязан, товарищ инспектор?
– Мне тут сказал один… – Он вдруг мелко хихикнул. – Товарищи, мол, опять в Парижах. А у нас господа вернулись.
– Когда возвращаются господа, появляются и холопы. Как-то сами собой разводятся. Наверно, он это имел в виду, – предположил я.
– Да? Про кого это он?.. – озадачился участковый. – А, ладно, к лешему его… Я вот как раз по поводу того, говорливого… Решил, знаете, заехать, предупредить. Вы, значит, приезжие, и они приезжие. Только что в город приехали, много их, восемь человек. Такие, знаете, бравые парни – увидишь на улице и сразу подумаешь, что не ходить бы уже никуда, чего зря болтаться… – рассудительно объяснил он. – Я вот подумал, может, вам интересно. Про них.
– Интересно, – не стал отпираться я. – Они приезжие, мы приезжие – прямая связь налицо. Спасибо за информацию!
– Служба такая… Приезжих-то мало у нас бывает, город тихий, спокойный. Спокойней только в Лошадиной Пади, но там уже вымерли все, кто мог.
– Ничего, мы уже уезжать собираемся.
– Ну и хорошо, и правильно. А то как бы не вышло что… Дай, думаю, заеду, скажу. По-любому хуже не будет, если скажу, чего не заехать-то… – продолжал многословно объяснять Шестипальцев.
Участковый инспектор, да, конечно… Нет, он что думает – я купился на его маску? В таком случае он плохо обо мне думает.
Что глаза – зеркало души – ерунда, разумеется. Движения и мимику тоже можно контролировать при определенной степени подготовленности. Но душа видна без всякого зеркала, ее не скроешь. Просто нужно не только смотреть, но и видеть. Так меня когда-то учили… Сколько лет назад? – на мгновение задумался я. Ох, сколько…
Ладно, пусть забавляется.
– Спасибо, инспектор, за заботу, я вам очень признателен… Дать сигарет? Для солдатиков?
Тут он, пожалуй, первый раз не выдержал, на секунду вышел из роли. Усмехнулся совсем не-по-шестипальцевски:
– Хватит им, обкурились уже… Желаю всего хорошего!
– Так и вам не хворать, – ответил я.
6
Небо уже посветлело, но внизу, под разлапистыми елями и стройным частоколом осин, все еще ежился сумрак. Пахло прелью, свежестью, разноголосо перекликивались ранние птахи. Не-умолчно шумели и поскрипывали – игривый Стрибог, Повелитель Ветров, теребил листья и тревожил ветки от избытка силы.
Оба брата шли споро, ловко уклонялись от встречных веток или отводили их, предупредительно поглядывая друг на друга. От быстрой ходьбы оба разгорячились, хотя по раннему времени было не только сумрачно, но и прохладно. Одеты-то легко: льняные порты, рубахи с подпояской и вышивкой по отворотам, на ногах – кожаные постолы, на голове – очелье. Эта налобная повязка не только волосы держит, узоры на ней оберегают от Лиха Одноглазого и всевозможных бесов.
Старший брат остановился на миг, вдохнул поглубже. Хорошо в лесу – спокойно, привольно.
Младший неожиданно поскользнулся на хвойном ковре, судорожно схватился за ветку. Та громко хрустнула под рукой. Старший глянул на него с укоризной, покачал головой. Ничего не сказал. А что говорить, тереть язык по-пустому? Без того ясно, негоже древо ломать. Леший, Лесной Хозяин, обижается на такое, а коли он рассердится – жди беды. В трех соснах заплутаешь, на ровном месте оступишься, вместо воды из колодца камень вынешь.
Младший понял немой укор, оглянулся через левое плечо, три раза сплюнул. Да не будет с нами этого! – пробормотал он, отводя беду.
Отправились дальше. Как нарочно, младший опять оступился. Едва не упал, всплеснув руками:
– Уй, бл…
Он не договорил. Выпрямился, поймал на себе строгий взгляд старшего. Тоже понятно, в лесу ругаться – значит Лешего ругать. Он виновато вильнул глазами и невинно посмотрел в небо:
– Говорю, хороший будет день, Остомысл. Вёдро стоит.
– Хвала богам, Родима, – сдержанно подтвердил тот.
– Вечор вроде тучки набегали, к утру, думал, задождит. А вишь, растащило.
– Хвала богам…
Остомысл и Родима остановились, только выйдя к дороге. Постояли немного, таясь за порослью орешника, осмотрелись без спешки. Нет, никого вокруг. Ни души. Серая, с выщерблинами, лента асфальта ровно прорезает лес, на обочине ждет хозяина ярко-вишневый седан.
Братья направились к машине. Пискнула сигнализация, открылся багажник. Подойдя, принялись переодеваться. Старший, Остомысл, сменил порты и рубаху на строгий английский костюм-тройку с однотонным галстуком. Младший, Радима, оделся попроще – джинсы, растоптанные кроссовки, рубашка в клетку.
– Поехали? – спросил Остомысл красивым, густым баритоном, выравнивая узел галстука перед боковым зеркалом.
– Да, тронулись. Мне сегодня пораньше бы подскочить на работу. Вчера в седьмом доме слесаря трубы меняли в подвале, нужно глянуть, чего они там напортачили.
– Ага… Я тебя, Федя, до поворота на Энгельса подброшу. Устроит?
– Годится, Максим Евгеньевич. Оттуда до седьмого – два шага с припрыжкой.
– Седьмой – это девятиэтажка, где «Промтовары» внизу?
– Следующая за ней.
– Ладно, довезу, крюк невелик.
Машина лихо развернулась на пятачке и двинулась в сторону Скальска, отсчитывая выбоины глухими ударами подвески.
– Эх, дороги… – вздохнул нотариус, жалея новое авто.
– Пыль да туман… – подтвердил Федя. Тоже вздохнул. Ему на машину еще копить и копить. Разве что в кредит залезть? Взять такую же, яркую, как жопа макаки… Но жена боится, насмотрелась ящика идиотов с ужастиками из жизни коллекторов.
Долго ехали молча. Устали оба. На капище собрались в полночь и до утра жгли костры, разговаривали с богами. Разговаривали, конечно, волхвы, но и остальная община не сидела праздно, помогала чародейному таинству.
Нотариус Максим Евгеньевич Храпов и техник-смотритель ЖЭКа Федор Зайцев не были братьями. Не были они даже дальними родственниками. Но что такое родство, если вдуматься? В каком-то, не таком уж далеком колене мы, славяне, все друг другу родня, так говорит волхв Остомысл… А если отмерить от тех благословенных времен, когда чтили Сварога-старейшину, Даждь-бога, хозяина времени, Рода Основателя, Перуна Сереброголового и остальных исконных богов, – все давно уже братья и сестры. Если б помнили, что все мы, как один, родичи, не было бы в стране таких бед…
– А Синь-камень все-таки горячеет, – вдруг сказал Остомысл.
– Нешто по правде? Может, солнышком его напекло? – сразу насторожился Родима.
В общину он пришел недавно, но уже показал себя. Не зря Остомысл сделал его братом-хранителем, а совет старейшин подтвердил – да, достоин.
Федор Зайцев, бывший капитан внутренних войск, часто скучал по жарким делам в горячих точках. Вроде ничего хорошего – война, кровь, грязь, водка, но вспоминается с ностальгией. А ведь там мечтал – демобилизуется, вернется в Скальск, поднимет материно хозяйство, заживет как кум королю с красивой женой Еленой… Боги, исполняя желаемое, исподволь испытывают людей на прочность, так говорит Остомысл.
– Ага, солнце… С чего бы вдруг? – скептически хмыкнул волхв. – Никогда еще златоликий Хорс не касался Священного камня. Прошлым летом, вспомни, какая жара стояла, а Синь-камень прохладным был.
– Ну не знаю…
– Чего тут знать? Опасность близко, вот камень и дает знак. Чернобог, повелитель зла, уже клыки скалит… Ты, кстати,
