– Да это не я, это Брыкин… брат Рагведа. Он пулемет наладил, тот, немецкий, который по осени в землянке нашли. Чой-то, говорит, машины с московскими номерами у нас разъездились? Чешут, говорит, как у себя по бульварам, дай-ка я их пугану слегонца.
– Не надо было разрешать.
– Так я и не разрешал! Не успел.
– Ох, дети, дети… Все бы вам в железки играться, – мудро вздохнул Остомысл. – А танк на ходу?
– Какой из них? «Пантера» – нет пока, в движке ковыряемся. Клинит, срань фашистская, хоть разорвись. Зато «тридцатьчетверку» отладили полностью, работает, как часики тикают, – доложил отставной капитан. – Да там и дел-то было – воробей чихнул… Хорошо их собирали, надежно.
– Хвала богам.
Помимо прочих обязанностей брат-хранитель отвечал в общине за вооружение. Благо есть где взять и что взять. В здешних лесах и болотах почти год шли бои между нашими и немцами, войска то наступали, то отступали. Раньше здесь толклись черные копатели, но все, понятно, не раскопали – глухих мест достаточно. Копателей отвадили быстро и жестко. Потому что не нахрапом нужно идти по земле, чтить надо богов и духов, они и ответят, так говорит Остомысл.
И еще говорит: древние боги приветствовали силу и смелость человеческую и чужих богов уважали. И был мир. Новый Бог никого не принимает, кроме себя. И стала кругом война. Сменяли братство на рабство, и пошел брат на брата – рабы родства не помнят.
На свою первую войну молодой лейтенант Зайцев уехал христианином, может, не самым верующим, но не сомневающимся. Вера ушла, как вода сквозь пальцы, когда он, вместе с похоронщиками, по окопам собирал в пластиковые мешки куски ребят из своего взвода, восемнадцатилетних пацанов зеленых, еще толком не живших. Первый раз подумал тогда – мир устроен неправильно. Все неправильно! Общество, где с торжественными молебнами посылают на убой собственных детей и на этом еще наживаются… Так не должно быть, потому что быть не должно никогда! И никакие объяснения с точки зрения объективных причин здесь не прокатывают.
Спасибо волхву Остомыслу, после их бесед на многое глаза открылись. И думать начал, и на мир смотреть по-другому…
– Вот что ты сделаешь, Родима. Слушай внимательно, – сказал волхв, озабоченно хмуря густые брови. – Эти, приезжие, не просто так в городе объявились. Чувствую я, многое они знают, многие тайны у них за плечами. И Синь-камень нам на то указывает, ага… А нам нужно знать, что происходит. Тайна – тот же меч булатный, его нужно на своем поясе носить, не на чужом.
– Бандит толстый ничего не подозревает?
Остомысл усмехнулся:
– Бабай-то? Что он может подозревать? Он обратился к нотариусу из маленького городка и видит перед собой нотариуса. Думает, за деньги для него здесь в лепешку расшибутся. Жадность да глупость – сразу две повязки на глазах человека, ага… Значит, слушай, сделаешь так…
Федя слушал внимательно. Озабоченно хмурился, прикидывая в уме. Кивнул:
– Сделаю, Максим Евгеньевич. Вот только трубы в подвале проверю, с Шулимовым переговорю по поводу котельной и сразу займусь.
– Чего там в котельной? – заинтересовался Храпов. – Опять горячую воду начнут отключать?
– Как обычно в котельной – все через задницу! – скривился техник-смотритель.
– Гаврилюк же обещал по телевизору, что наладят.
– Обещать легко…
7
В сторону Москвы Леха и Груздь выехали рано, едва начало светать. По раннему времени меньше риска случайных свидетелей, рассудил зам Бабая.
Машину он вел плавно, медленно, почти тащился. При пятилитровом движке – мучение, а не езда. Нога на педали газа каменеет – все время приходится ее сдерживать, чтоб не поджать газ сильнее. Но Груздю действительно было плохо, растрясло дорогой башку. Один раз он попросил остановиться и блевал на обочине, зеленея лицом.
Сотрясение у него действительно серьезное, подумал Леха. Как исполнительный подчиненный мог бы и сам загнуться, не заставляя начальство руки марать.
Он терпеливо ждал, на всякий пожарный приглядывая за увечным в зеркало заднего вида. Нет, возвращается… Не чует скорый конец. А еще говорят – интуиция.
Куда его везти, понятно. Есть у Лехи в безлюдном углу Подмосковья (как ни странно, пока остались такие!) одно болото, которому он скормил уже несколько трупов. Сказка, а не болото – километры сплошной глухомани. Из воды жмурики рано или поздно всплывают, а из болота – хрен по деревне. Вопрос, как его довезти туда – тушкой или чучелом? – усмехнулся он про себя.
Когда Груздь поинтересовался, куда они едут, свернули вроде, Леха с ходу на него наехал. Ты что, мол, думаешь, я тебя в бинтах потащу через центр Москвы, чтоб каждый мент делал стойку на раненого бойца?! Больничка-то за городом, вот и поедем окольными тропами, так надежнее! Я же тебя учил, черта битого: осторожность и безопасность – первое дело! Или у тебя окончательно мозги отшибли?!
Но сам понял – пора, а то заподозрит. Груздь – дурак, но не круглый. Квадратный, вроде кирпича.
Притормаживая, Леха наскоро огляделся – никого вроде на дороге. Свернул к обочине, остановился.
– Что…
Больше Груздь ничего не успел сказать. Федоров отработанным движением накинул ему на шею удавку, быстро закрутил деревянную ручку.
Бултыхаясь, Груздь разбил пластик бардачка. Жалко, придется менять крышку. Она дорогая, в этом немецком монстре все дорогое, любая гайка…
Парень наконец обмяк и остекленел взглядом.
Вот и все!
Главное, не надо никаких грозных слов и прочих киношных красивостей, давно вывел для себя Леха Федоров. Решил убить – делай сразу, не думая. Именно в тот момент, когда решил, не позже.
Для верности Леха еще подержал удавку. Гаррота с ручкой – надежное, по-европейски добротное изобретение итальяшек. Мафия у них говеная, одни понты, но инструмент удобный, не придерешься…
Достаточно, мертвее уже не будет! Леха убрал удавку, закрыл воротником след на шее мертвого, затянул парня в ремень безопасности, пристроил голову, чтоб не болталась.
Едем дальше! Везти труп в багажнике – палево голимое, поэтому просто едем. Один за рулем, другой рядом спит. Выпил лишнего человек, со всяким бывает.
До заветного болота Леха Федоров добрался без ненужных встреч. Взмок как мышь, пока тащил на себе тяжелое неподатливое тело. Кинул в знакомую топь, морщась от болотной вони.
Труп тонул медленно, но надежно. Потом Леха долго смотрел, как сходится ряска, не спеша затягивая окно в тине.
Вот и все. Прости, Груздь, так надо…
После убийств у Лехи Федорова всегда наступало странное состояние – особая, беспокойная приподнятость. Можно сказать – окрыленность. Чувствуешь себя хозяином чужих жизней, настоящим вершителем судеб. Почему люди всегда воюют? Да потому что нравится! Жмешь на спусковой крючок, и мир меняется навсегда – можно и так рассудить…
Как обычно в подобном настроении, строчки сложились сами собой:
– Назвался Груздем,Полезай в чернозем.Такая судьба,Что жизнь, как ботва.Сегодня цветешь,А завтра – под нож.Прощай, дорогой,Тебе вечный покой!Леха помедлил, оценивая
