– Отлично, Ева, – сказал я. – Вам – отлично, остальным двоечникам объясняю: когда Закраевский узнает, что книга у нас и что мы теперь пристально интересуемся самим олигархом, он объявится в Скальске. – Я вспомнил тяжелое, грубо вырубленное лицо на экране. – Можете мне поверить, не усидит в своих олигархических высотах.
– Зачем он здесь нужен? – спросил Жора.
– Потому что в любом другом месте мне с ним не справиться! – Я подумал, что прозвучало слишком жестко, и добавил: – Скальск – это очень и очень непростое место…
– Место силы, – догадалась красавица.
– Вы, Ева, даже не представляете, какой силы…
Ребята что-то почувствовали в моем тоне, прекратили расспросы. Какое-то время ехали молча.
– Значит, вы все рассчитали заранее, Альберт Петрович? – вдруг спросила Ева.
– Думаю, почти все, – согласился я. К чему отрицать очевидное?
– Но как?
– Живу долго.
– И здесь политика, – прозвучало грустно.
– Всего лишь интрига, – поспешил оправдаться я. Объяснил: – Политика – это компромисс интересов, когда каждый получает хоть что-то из желаемого. А здесь мы ни на какие компромиссы не согласимся. Поэтому идем к своей цели при помощи типичной, рядовой интриги-многоходовки.
– С твоими способностями к словоблудию, Петрович, тебе нужно было стать депутатом, – расплылся в улыбке Багор. – Или даже президентом страны.
– Вот еще! – Я искренне фыркнул. – К тому же я был, спасибо. Больше не хочу.
– Депутатом?
– Царем. Был царем, вождем, был даже светочем веры, пророком одного забытого теперь бога, – пояснил я в ответ на их заинтересованные взгляды. – Поверьте, друзья, о той абсолютной власти, что я когда-то имел, современным правителям, опутанным всякими юридическими закорючками и интригами оппозиций, остается мечтать. Народ, помнится, в восторге кидался под мою колесницу, чтоб только своей смертью обратить на себя светлый взгляд повелителя.
– А вы?
– Давил. Нельзя же разочаровать подданных. Да и негуманно. Представьте, я милосердно объезжаю какого-нибудь бедолагу, а он потом, обливаясь слезами обиды, пилит себе горло тупым ножом в каком-нибудь вонючем проулке. Пусть лучше умрет на глазах у всех, под восторженные крики толпы. Опять же, пышные похороны от казны – награда за преданность.
Они примолкли. Я их понимаю. Для современного человека тот древний гуманизм звучит диковато. Люди все-таки меняются с течением веков, хотя не так быстро, как сами думают.
– Можно еще вопрос, Альберт Петрович?
– Рискните, Ева.
– Вы очень веселый человек… Не в том смысле, что все время хохочете, но – веселый, как-то по глазам видно, – попыталась объяснить она. – Не пойму, как это сочетается…
– Ах, вот вы про что. Про многую мудрость, в которой много печали? И кто умножает познание, умножает скорбь?.. Ну это тоже сказал человек, всего лишь человек. И сказано, на мой взгляд, не слишком удачно.
– Вы думаете?
– Уверен. Здесь перепутаны два различных понятия – знания и мудрость. Естественно, чем больше узнаешь о мире, тем больше узнаешь о его недостатках. Это знание… А мудрость как раз заключается в том, чтобы увидеть равновесие между добром и злом и радоваться ему. Другими словами, мудрость не может быть печальной, иначе это не мудрость, а всего лишь многое знание… Извините, Ева, вы точно уверены, что мы едем в правильном направлении?
– По навигатору.
– Ладно, поверим ему, – кивнул я.
– Долго едем, – подтвердил Жора.
– И ты туда же… – огрызнулась Ева.
Что-то все-таки было не так. А что – я не мог понять. Как заноза в пальце – вот она, торчит, но никак не подцепишь ногтями…
* * *Дорогу из Скальска я, конечно, проспал, но все-равно мы ехали уж слишком долго. Через некоторое время Ева сама забеспокоилась:
– Не пойму, что случилось? Туда-то долетели со свистом.
– Просвистели какой-нибудь поворот, – невозмутимо констатировал Толик.
– Но навигатор показывает…
– Навигатор – не автомат Калашникова, когда-нибудь да подведет.
– Карта в машине есть? – спросил я.
– Кто же сейчас карты возит? Прошлый век.
– Много вы знаете о прошлом веке… – проворчал я.
Скоро стало окончательно ясно, что мы заблудились. Нужно просить помощи у местного населения. К счастью, мы доехали до населенного пункта – два-три десятка неказистых домов неровно вытянулись вдоль щербатой ленты асфальта. Перед въездом, как положено, торчала табличка с названием, но расшифровать ее не смогли бы и археологи. Зато имелся в наличии колодезный сруб. Рядом топтался мужик в кепке, телогрейке на голое тело, линялых семейных трусах, свешивающихся на тощие колени, и кирзовых сапогах. Он задумчиво курил, заглядывая в колодец.
– Я сбегаю, спрошу дорогу, – вызвался Толик.
– Давай, Толя. – Ева остановила машину и заглушила двигатель. Устало потянулась, расправляя плечи. – Это, случайно, не знаменитая Лошадиная Падь?
– Лошадей не видно, – хохотнул Багор.
– Пали, – предположил я.
Сидя в машине, мы наблюдали, как Толик поздоровался, заглянул в колодец, значительно покивал и вступил в беседу. Начало их неслышного диалога было спокойное, середина – оживленнее, с размахиванием руками и дерганьем головы, а конец получился совсем экспрессивным. Абориген сорвал кепку с головы, бросил на землю, плюнул на нее и яростно растоптал.
Расстались, впрочем, они вполне мирно.
– И что в колодце? – спросила Ева, когда Толик вернулся.
– Штаны.
– Что они там делают?
– Висят. Зацепились за крючок над самой водой.
– Ведром подцепить и вытащить, – предложил Жора.
– Вот ведро как раз не висит. Хотя раньше было, – обстоятельно объяснил Толик. – Они с мужиками в бане парились, потом еще два дня похмелялись, теперь сунулся за водой – штаны висят, ведра нет. Жалуется – сплошное недоразумение, а не жизнь.
– Да, неисповедимы пути… – вздохнула Ева
– Чего он кепку-то кидал? – спросил Жора.
– А… Это он о правительстве.
– Об этом тоже успели поговорить?
– Как же иначе? В России пока власть не обругаешь, душевной беседы не получится.
– Толик, информационный шок твоего похмельного друга, конечно, заслуживает внимания, но как все-таки нам добраться до Скальска? – спросила Ева.
– Прямо. Сначала все прямо, по асфальту. Потом, когда асфальт кончится, по грунтовке налево. Потом, за леском, где будет указатель с цифрой 96, сразу направо. Тоже по грунтовке до асфальта. Оттуда прямо до Скальска.
Мы снова тронулись в путь.
Видимо, информационный шок оказался сильнее, чем мы думали. Мы точно следовали инструкциям аборигена, честно миновали указатель со стрелкой, направленной точно в небо (Девяносто шесть парсеков до ближайшей населенной звезды, предположила Ева), но дорога завела в никуда. Дойдя до опушки леса, она просто закончилась. Довольно подло с ее стороны.
И только тут я понял. Почувствовал. Конечно! Оно, заклинание, сбивающее с пути. Сколько же тысячелетий назад…
– Куда теперь? – Ева остановила машину и нервно оглянулась на нас.
– Думаю, что никуда. По-моему, мы уже приехали, – ответил я.
Впрочем, они сами это увидели. Из леса выходили люди. Странные люди. Много странных людей, если быть точным. Длинные светлые рубахи с вышивкой, наборные пояса, налобные повязки с узорами…
– Здесь что, кино снимают? – удивился Багор.
– Боюсь, Жора, это не кино. Это еще фантастичнее, – ответил я.
Люди тем временем обступали нашу машину. Степенно, доброжелательно, но недвусмысленно. Как водится у славян.
Ну здравствуйте, что ли, родичи! – подумал я. Ишь, гладкие стали какие, да и ростом
