Поднять! Мобилизовать! Не допустить! Пресечь! – лихорадочно и неопределенно метались мысли. А потом их сменила одна, отчетливая и горькая: все, пенсия! В лучшем случае. Подобного бардака губернатор ему не простит.
Господи, как же успел перевернутся город, пока мэр валялся… был занят общим руководством.
Палыч затормозил так внезапно, что зад казенной «Волги» занесло. Гаврилюк больно воткнулся носом в переднее сиденье. Открыл было рот – выругаться от души – и сам увидел причину: дорогу им преградил черный «мерседес». Почти воткнулся в их бампер решетчатой мордой.
– Ах вы, козлы ушастые! Вот я вам… – пробормотал Палыч, выскакивая из машины с апломбом личного водителя градоначальника.
Гаврилюк ощупывал нос и почти не смотрел в сторону автохамов – не по чину обращать внимание на мелкие дорожные происшествия. Поэтому пропустил момент, как Палычу дали в морду. Когда поднял взгляд, водитель уже летел. Недоуменная ряха цвета кирпича и стокилограммовая туша, заполошно взмахивающая руками в воздухе, – комичное, в общем, зрелище. Но мэр не успел ни удивиться, ни улыбнуться. Потому что уперся взглядом в невысокого человека в щегольском охотничьем камуфляже. Мгновенно узнал, поймал взгляд зеленых глаз с неуловимой знакомой странностью и так же быстро понял, что неприятностей у него до сих пор еще не было.
Вот теперь они начинаются!
* * *Трое подошли к «Волге». Крепко сбитый малый бандитского вида, какой-то жуткий урод-громила, и самое главное – ОН! Север Семенович Закраевский, банкир, олигарх, референт министра и прочее. Человек, способный есть мэров на завтрак и закусывать губернаторами. Приемный сын покойного Семы Закраевского, тихий сирота, которого Гаврилюк когда-то беззастенчиво обобрал.
Да кто мог тогда предположить, что мальчик Север взлетит до кремлевских звезд?
Потом, понятно, видел по телевизору неоднократно. И всякий раз в животе нехорошо екало. А ну как большой человек вспомнит городского главу, отжавшего из его наследства пару миллионов зеленых денег? А ну как скажет – подайте-ка мне туда-сюда старика Гаврилюка, мы с ним будем в туда-сюда играть!
Он, правда, успокаивал себя мыслями, что дело прошлое, что Север (Север Семенович!), поди, в делах-заботах думать забыл про мэра провинциального городка. Олигарху эта пара миллионов – медь карманная… А тогда время такое было. Суровое было время, безжалостное! Дикий разбойник капитализм многим тогда сносил головы дубиной повального накопления, мысленно оправдывался Гаврилюк.
Перед собой-то он мог оправдаться. Вот про молодого олигарха ходили такие слухи, что лучше бы их вообще не слышать. Закраевского не обманывают! – утверждали знающие люди. И екало оно, до сих пор екало…
– Эй, дядя, выходи! – Широкоплечий малый нагло постучал по крыше машины.
Гаврилюк окаменело смотрел перед собой – делал вид, что полностью погружен в думы государственные. Он, между прочим, не комар чихнул, а тоже уполномоченное лицо – избранный глава градопоселения!
От растерянности ничего лучше не смог придумать.
– Эй, дядя, уснул там?!
– Вытащи его! – проскрипел урод-громила.
Малый все с той же бесцеремонностью рванул дверцу. Мэр словно бы очнулся, закрутил головой, сам выскочил из машины, расплылся в широкой улыбке:
– Север Семенович, глазам не верю! Дорогой вы наш, земляк вы наш драгоценный! Да какими судьбами такая радость?! Да что ж вы заранее-то… Уж мы бы вас встретили, как полагается! Уж мы бы вам хлеб-соль такую бы закатили…
А какую? – мелькнуло в глубине сознания. Чтоб она у тебя, упырь проклятый, колом в глотке застряла…
Гаврилюк расплылся еще шире. Почувствовал – даже за ушами хрустнуло от натуги. Он внутренне сжался и радушно распростер руки. Только пальцы подрагивали предательски, словно мэр собрался чуть-чуть полетать перед высоким гостем.
Закраевский смотрел на него без выражения. Равнодушно, как на пустое место.
Это как раз понятно! – быстро подумал мэр. Для тех, кто из Кремля смотрит, вся страна – пустое место. Ему самому до оскомины надоели городские людишки с их бесчисленными проблемами. Можно себе представить, как небожителям из правительства надоел наш бесшабашный народишко…
– У него нет ключа, его забрали, – спокойно и непонятно сказал Закраевский.
– Ка-ак?! Кто-о?!! – взревел урод.
Именно что взревел. С нечеловеческой, реактивной громкостью! Будто даже земля вздрогнула под ногами, холодный ветер резанул лицо, деревья у обочины всплеснули обломанными ветками…
Плотной ватой заложило уши. Гаврилюк скорее прочитал по губам, чем услышал, как Закраевский все так же спокойно сказал своему бандиту: «Мэр больше не нужен, убей его».
Убей? Позвольте, как это – убей?! Прямо здесь, среди улицы?! Он – многозначительное (значительное?) лицо, глава градопоселения, государственный человек, он – власть на местах…
Гаврилюк все еще удивлялся и негодовал, не мог поверить в то, что услышал (прочитал по губам?), когда петля-удавка жестко перехлестнула горло…
– Пирамида!!! Они идут к пирамиде!!! – громыхал страшный голос. Растекался, как круги по воде, сбивал листву, пригибал деревья, вышибал стекла, сносил кровлю с крыш и белье с веревок.
Последнее, что увидел в своей жизни Афанасий Никитич Гаврилюк, мэр города Скальска, – как порхнули по воздуху бледно-голубые застиранные кальсоны, беспомощно раскинув штанины с развевающимися завязками…
7
Бабай пил в одиночестве, мрачно и безнадежно.
– Возвращайся в Москву и жди, – сказал Север. А Вася его, этот дебил-гора, грозно гыкнул у него за спиной.
Да пошел он!.. Да пошли они! Да все – по известному адресу!
Он вернулся в Москву. С чего бы ему не вернуться? Сказано – сделано, его дело маленькое. Не нужен, значит, не нужен. Их дело.
– Может, я оставлю тебя в живых, – сказал Север. Может…
Беги, сказал, будет весело. А куда? Зачем? Надоело все…
Нет, ну Леха… Ну сукин кот! Кот Иудович!
Бабай никогда не любил котов. Даже в детстве. Этот немигающий взгляд, эта тайна в узких зрачках, эта неслышная, вкрадчивая поступь и острые когти-иголки, неожиданно выстреливающие из мягких лап… Собаки, с их не рассуждающей преданностью, куда понятней, считал он. Впрочем, у него и собаки не было. Никого не было, только сам у себя, любимого…
Котяра Искариотович – вот кем оказался зам Леха Федоров, друг любезный! Из него – человека, а он – в лицо жопой… Вышел, называется, в люди, шагая по трупам. Душитель хренов, стихоплет недоразвитый… А Север… Жди, сказал… Так сказал, что в животе сжалось. До сих пор разжаться не может, сколько он ни льет туда вискаревича с коньячевским.
Да пошли они!..
Дорогу из Скальска Бабай плохо помнил. Вроде Вано его вез на какой-то разбитой лайбе, давно на таких корытах не ездил. Где-то останавливались, что-то перекусывали, Луцкий все больше помалкивал. Косился на шефа (на бывшего шефа?!), как на буйно-больного. И ведь он, Бабай, был трезв как стекло. До звона в ушах трезв и зол. Странно, что больше ничего не запомнил.
Зато теперь ничего не может забыть. Как ни старается залить – не получается, хоть башкой об стену.
Жди, сказал… Может, оставлю… А он и так всю жизнь ждал! – пьяно
