– Выбраться не проблема. Старик замолчал, но немного погодя заговорил вновь.
– До деревни на лошади довезу, а оттуда в город почтовая машина ходит. У добрых людей переночуете, небось, не обидят.
Сергей нетерпеливо ерзал на огромном деревянном табурете.
– Александрыч, а когда двинемся-то?
– Я завтра с утра, а ты не знаю.
– Так и я с тобой тоже. Ты куда, домой поедешь?
– Ты что как маленький. Разве можно нам сейчас домой? Если они нас здесь не пришили, то в городе-то уж наверняка достанут. Я пока еще не решил, куда пойду. Может, в деревне поживу, в отчем доме. Мать как померла, так окна заколотил, и больше не был там ни разу. Кое-что, правда, подремонтировать придется, но это ничего. А если вдруг нет уже дома, то в Сибирь, наверное, поеду, к брату.
Сергей призадумался. Да, пожалуй, и было над чем.
– К жене ехать нельзя. Еще не известно, как она меня примет. Сестру подвергать опасности, пожалуй, не стоит. А больше и идти, в общем-то, некуда. Ты знаешь, Александрыч, я пока, наверное, с тобой не поеду. Нужно подумать, что делать и как жить дальше, а то как бы снова жалеть потом не пришлось. Мне и так, знаешь, в последнее время слишком о многом жалеть приходится.
– Это ты правильно решил.
Сергей пододвинулся вплотную к камину и, задумавшись, не отрываясь, смотрел на прыгающие в печке языки пламени. Ему почему-то вдруг стало ясно, даже более того, появилась какая-то странная уверенность в том, что именно в этот момент его жизнь совершает тот крутой вираж, который принято называть переломным моментом. И дальнейший ее ход сейчас предугадать попросту невозможно, как невозможно предугадать движение вот этих самых языков пламени в камине, лишенное какого-либо смысла, не подчиняющееся никаким законам природы, кроме одного – единственного, но самого главного и справедливого его величества случая, исходящего, наверное, от самого создателя.
Тяжёлые мысли подкрадывались незаметно: «В городе осталась жена. Но, с другой стороны, именно она и подыскала мне эту самую работу, а значит, наверняка имела отношение к тому, что здесь произошло. Но как она могла? Ведь знала, на что иду, и, улыбаясь, прощалась, стоя у порога. А ребенка моего, наверное, уже и в живых-то нет». Сергей до боли стиснул зубы.
«Пусть только попробуют. За все ответят, причём сполна. Наверное, меня там уже давно не ждут, но рано или поздно, я все-таки вернусь. И вот тогда по счетам придется платить». Но умирать пока не хотелось. «Не для этого, в конце-то концов, мы столько времени боролись со смертью в тайге. Но что делать? Домой нельзя. Тогда куда?»
Казалось, счастливый, на первый взгляд, исход в мгновение ока превратился в неразрешимый тупик. И если бы Серёга в тот момент посмотрел на себя со стороны, то без труда смог бы понять, почему дядя Федор вдруг подошел к нему и, похлопав по плечу, попытался вернуть к реальности. Сергей вздрогнул от неожиданности.
– Ты парень, вот что. Не бери так все близко к сердцу. Мы тут с Александрычем потолковали кое о чем. Завтра я его в деревню отвезу, а потом и с тобой определимся. И запомни раз и навсегда. Из каждого положения всегда есть три выхода. И самое главное заключается именно в том, чтобы сделать правильный выбор.
И в этих словах пожилого человека звучала такая непоколебимая уверенность в сказанном, что сидящий, казалось, смог почерпнуть из них именно то, чего ему так не хватало в эти трудные минуты. В них чувствовалась та сила, та, несгибаемая воля, тот, наконец, стержень, которые не дают людям прийти в отчаяние и упасть даже в самые тяжелые моменты их жизни, когда кажется, что все уже кончено, а выхода нет да и быть-то, пожалуй, вообще не может. И лишь много-много позже начинаешь понимать, что главное – это не бросать весел и продолжать грести даже тогда, когда в этом уже, кажется, нет ни – какого смысла.
– Жизнь – штука сложная. Нужно будет еще во многом разобраться, и мне придется это сделать самому.
– Ну, вот и ладно. Ты отдыхай тут, а я новости пойду смотреть. Интересно, знаешь, что в мире делается.
– Послушай, Федор! – воскликнул в удивлении Александрыч. – Откуда у тебя электричество здесь?
Старик удовлетворенно хмыкнул.
– Терпение, друзья мои. Скоро вы все узнаете.
А через несколько минут во дворе под навесом затарахтела совсем ещё новенькая электростанция.
– Месяц назад привезли из города, – пояснил он. – Прямо на дом доставили.
Спать легли рано. Предстояла неблизкая дорога. До деревни не меньше сорока километров.
Утром Сергей провожал двоих уже успевших стать близкими ему людей в дорогу.
– Мука в амбаре, продукты в кладовой. Я заночую в посёлке, наверно. До вечера не успеть вернуться. Ладно, трогаем. Застоявшаяся лошадь резво взяла с места, а через несколько минут от саней остался только свежий след на снегу.
Человек повернулся и пошел в дом. Оставаться наедине со своими мыслями он не мог. Огромная гора чурбаков, лежащая прямо посреди двора, пришлась как нельзя кстати. Дело двигалось быстро.
Вечером, когда в голове, не спрашивая на то разрешения, сами собой проплывали все события последних дней, почему-то вспомнился недавний разговор с дядей Федором.
«Старик говорил так, как будто хотел что-то предложить. Хотя, возможно, что мне это только показалось. Как говорится, утро вечера мудренее. Пора идти спать». В уставшее тело сон пришел сразу, и Серёга уснул, забыв даже запереть дверь изнутри. Он был немало удивлен, когда, проснувшись рано утром, обнаружил, что хозяин уже дома.
– Дядя Федор, ты почему меня не будишь? Время-то, смотри, уже сколько.
Тот улыбнулся:
– А ты за вчерашний день недельную норму выполнил, вот теперь и спи давай целую неделю.
Они рассмеялись. Но душа в тот момент смеяться вовсе не хотела. Мысли в ней гнездились все те же, и отнюдь не праздничные. Думал о доме. Человеку не было страшно оттого, что его могли там убить. Гораздо страшнее казалось сейчас предательство жены. И эта душевная боль не могла сравниться ни с каким физическим страданием. С каждой вновь прожитой минутой она все сильнее грызла и терзала душу, не давая ей даже минуты отдыха, истязая до того, что, бедной, порою становилось неуютно в собственном теле, а лишенная смысла жизнь теряла для ее хозяина всяческую ценность. Заметив, что гость вновь помрачнел, Федор подсел к нему вплотную и заговорил первым.
– Вот что я скажу, парень. Тебе, как я понимаю, домой идти нельзя сейчас. Там тебя, конечно, ждут, но, думаю, далеко не с хлебом-солью. Не стоит, пожалуй, пока лезть на рожон. Если ты решишь уйти от людей навсегда, то живи у меня, сколько хочешь. Но если захочешь вернуться и вступить в схватку со своими врагами, то я могу помочь тебе получить, хоть небольшой, но все-таки шанс на победу. На это уйдет, я думаю, несколько лет.
– Несколько лет не срок, когда на карте стоит целая жизнь.
– Хорошо, я понял тебя. Когда придет время, мы пойдем к тем людям, что живут в долине и которых ты видел там, возле реки. Ты станешь моим названым сыном. Будешь жить у них. Они научат тебя всему, что знают сами. Научат сражаться и выживать там, где нормальному человеку это сделать невозможно. Переступив далеко за порог человеческих возможностей, ты сможешь победить даже в неравной схватке. Но подумай еще раз как следует, прежде чем принять окончательное решение. Если ты согласишься, то назад дороги уже нет. Порою будет трудно, очень трудно. Иногда, наверное, придется попросту балансировать на остром лезвии грани между жизнью и смертью. Но никогда, ты слышишь, никогда не оглядывайся назад и не ищи пути к отступлению. Будь честен, смел, и люди станут тебя уважать. И тогда, года через три, вернешься оттуда совсем другим человеком, если, конечно, вообще захочешь вернуться. Ну, а если убежишь, то всё равно поймают и, возможно, даже убьют, а на моем имени, останется несмываемое пятно позора.
Он замолчал. Сергей тоже не произносил ни слова.
– Нужно хорошенько обдумать все сказанное.
На память вдруг всплыли слова услышанные совсем недавно:
